Известно, что никто, как Пуанкаре, не восхищался преобразованием Лоренца как основой специальной теории относительности, но выяснилось, что и это изобретение тоже принадлежит самому Пуанкаре. В Сорбонне на лекциях по теории электромагнитного поля, рассказывая студентам о системе уравнений Максвелла, Пуанкаре упомянул, что Лоренц изучал группу симметрий этой системы. Публикуя этот курс лекций, Пуанкаре выбрал для вновь открытых им преобразований название «преобразования Лоренца», под которым все их сегодня и знают. Сам Лоренц всегда считал создателем теории относительности Пуанкаре.
Имеются и другие случаи, связанные с бескорыстными поступками Анри Пуанкаре. Но такие люди встречаются редко.
О плагиатеВ истории науки известны явные случаи кражи чужой мысли и трудов — научное и литературное воровство, именуемое плагиатом. Древний мир был чуток к авторской славе, но разрешал заимствование довольно широко. Особенно свободно пользовались трудами предшественников историки и географы, даже такие, как Геродот и Плутарх. У александрийского философа Латина имеются два исследования о плагиате у Софокла и Меандра. Известно, как Мольер позаимствовал целую сцену из Сирано де Бержерака и ответил на упрёки знаменитой фразой: «Je prends mon оù je le trouve»[190]. Конечно, многие величайшие драмы Шекспира, основанные на известных исторических хрониках, плагиатом никто не называет, потому что он этим хроникам придал глубокий философский и психологический смысл, затронул безграничную область человеческих трагедий. В писательском мире распространена некая разновидность плагиата — «плагиаризм» — заключающаяся в последовательной замене всех выражений украденной фразы синонимами.
Не менее часто встречаются случаи плагиата и в области точных наук. Конечно, бывают и споры при одновременном и независимом научном открытии, как, например, хорошо известный спор между Ньютоном и Лейбницем по поводу открытия анализа бесконечно малых. Здесь стоит помнить, что их спор, перешедший в межнациональную баталию, благоразумно был прерван Ньютоном, в какой-то момент прекратившим что-либо говорить по этому поводу.
Вспомним, как накалилась атмосфера научных исследований, когда Крик и Уотсон, будущие лауреаты Нобелевской премии, открывшие «двойную спираль» — структуру молекул ДНК, — проводили свои исследования в строжайшем секрете. Каждый день после завершения работ они хватали свои черновые записи и бежали к нотариусу регистрировать авторство.
Но исследователя не всегда спасает от несправедливости и ранняя дата публикации. Так, Нобелевский комитет «не заметил», что за 40 лет до рассмотрения претендующей на премию работы Амбарцумяном был разработан и опубликован в Англии математический аппарат, на основе которого в дальнейшем базировалась работа томографа, а премию за это получили другие. Правда, наряду с этим можно вспомнить известную остроумную реплику, обращённую к обкраденному: «Радуйся и гордись, что у тебя украли мысль. Это ведь бесспорно означает, что она стоит того, чтобы её украли». Более того, украденная мысль, если она хорошая, имеет то замечательное свойство, что она не пропадёт и рано или поздно будет обнародована.
Подтверждение авторстваЕсли от отца Виктор Амазаспович унаследовал способность дерзновенно мыслить, то от матери — умение быть осторожным, не торопиться, быть спокойным, терпеливым и сдержанным.
Показательной является история, связанная с проблемой нейтронов в атомном ядре, к решению которой Амбарцумян подошёл совсем близко. Этот случай убедительно характеризует его в высшей степени осторожное отношение к публикациям. Дело в том, что в 1930 году физики-теоретики «почувствовали», что в атомном ядре должны существовать какие-то частицы, кроме протонов. В дальнейшем, в 1932 году, экспериментально удалось установить существование в ядре атома незаряженной элементарной частицы с массой, близкой к массе протона. Более того, было выяснено, что эта частица в свободном состоянии нестабильна — имеет время жизни около 16 минут. А в атомном ядре вместе с протонами она приобретает стабильность. Её назвали нейтроном. Это был важнейший момент для ядерной физики.
Но ещё в 1930 году двое исследователей, интенсивно занимающихся квантовой физикой — Амбарцумян и Иваненко, «поймав зайца за хвост», обнаружили, что некоторые численные результаты приводили к нестыковкам в теории.
Тогда молодые друзья взялись за фундаментальную проблему состава атомного ядра. До этого, в 1929 году, Амбарцумян указал, что в атомном ядре электронов нет. Стало ясно, что в ядре должны существовать незаряженные частицы. Но что они собой представляют — понять было трудно. Конечно, тогда ни о каком физическом эксперименте не могло быть и речи. Соответствующее физическое оборудование в стране просто отсутствовало.
Иваненко был настроен более решительно, чем Амбарцумян. Он предлагал немедленно опубликовать свои расчёты и определённо назвать незаряженную частицу в ядре нейтроном. Амбарцумян категорически возражал и считал, что для этого нет достаточно веских оснований. Спорили они долго и упорно. Наконец Амбарцумян убедил Иваненко, заявив: «Нам достоверно известно только одно, что в ядре электроны теряют свои свойства. Так и нужно написать и опубликовать». С такой осторожной амбарцумяновской формулировкой соответствующая статья и была опубликована в СССР (ДАН[191]) и во Франции («Comptes Rendues»[192]). Но недовольный Иваненко некоторое время спустя опубликовал статью со своей формулировкой и по праву считается автором гипотезы существования нейтронов в атомном ядре (протонно-нейтронная модель атома Иваненко[193]).
Эта история как нельзя лучше говорит о требовательном отношении Амбарцумяна к достоверности научных и вообще любых утверждений. У него должна была быть полная уверенность в существовании научного факта, прежде чем говорить о нём и тем более его публиковать. Все его научные труды прогнозируют и подсказывают направление развития научной мысли, но без стремления поспешно «застолбить» своё авторство. Он мог выразить эту мысль так: «Я говорю только о том, в чём я совершенно уверен». Это качество характеризует его, как истинного исследователя. Когда Виктор Амазаспович рассказывал историю с нейтронами своим близким и ученикам, в его голосе не чувствовалось и нотки сожаления о том, что в своё время он не высказался решительно и определённо, чтобы стать одним из авторов идеи. Он вполне довольствовался тем, что ему первому пришла в голову мысль, ожидающая экспериментального подтверждения.
