О быстроте, с какой писал Шекспир, есть свидетельством самих актеров. Друзья, работавшие с Шекспиром в театре долгие годы, Хеминг и Кондел писали: «Его мысль всегда поспевала за пером, и задуманное он выражал с такой легкостью, что в его бумагах мы не нашли почти никаких помарок».
Слова Хеминга и Кондела подкрепляются документом огромнейшей ценности тремя страницами, которые Шекспир вписал в пьесу «Сэр Томас Мор». Полтораста стихотворных строк этой рукописи не содержат почти никаких помарок. Поправки здесь минимальны. Никто не скажет, что это черновик, а между тем это рабочий вариант, который потом переписали бы набело после допуска пьесы к постановке.
Мы приведем свидетельство, относящееся к другому гениальному мастеру искусства. Оно поможет нам понять творческий процесс у Шекспира. Это письмо Моцарта.
«Когда случается, что я оказываюсь в одиночестве, совершенно один и в хорошем настроении, например, путешествуя в карете, гуляя после обеда или ночью, когда не спится, — в таких обстоятельствах идеи приходят мне в голову особенно обильно. Откуда и как они возникают, я не знаю; не могу я и вызвать их по своему желанию. Идеи, которые мне нравятся, я сохраняю в памяти, и, как заметили другие, у меня есть привычка напевать про себя. Если я делаю так в течение некоторого времени, то вскоре мне становится ясно, как я могу использовать тот или иной кусок, чтобы изготовить из него хорошее блюдо, то есть привести его в соответствие с правилами контрапункта, учесть особенности разных инструментов и так далее.
Все это зажигает мне душу, и, если меня не отрывают, тема начинает разрастаться, систематизируется и приобретает определенность, и целое, какой бы величины оно ни было, возникает в моем уме во всей своей полноте и законченности настолько, что я могу обозревать его одним взглядом, как прекрасную картину или изящную статую. В моем воображении я слышу отдельные части не в их последовательности, а все одновременно. Просто невозможно передать, какое это наслаждение! Придумываешь и создаешь как бы в приятном сне. Самое лучшее — это слышать весь ансамбль. То, что я создаю таким образом, трудно забыть, и, пожалуй, это лучший дар, за который я должен благодарить Творца.
Когда я принимаюсь записывать мои идеи, я беру из склада моей памяти, если можно так выразиться, то, что раньше собрал в нее описанным выше путем. Поэтому запись на бумаге происходит быстро, ибо, как я уже сказал, все уже сделано заранее; и записанное редко отличается от того, что было в моем воображении. Когда я занят этим, меня можно отрывать, ибо, что бы ни происходило вокруг, я могу писать и даже болтать о какой-нибудь чепухе. А почему мои произведения приобретают свои особенные форму и стиль, которые делают их моцартовскими и отличают от произведений других композиторов, вероятно, вызвано тою же причиной, по какой мой нос является таким большим и горбатым, или, короче говоря, именно моцартовским и отличающимся от носов других, ибо я вовсе не стараюсь и не ставлю себе целью быть оригинальным».
Не скрою от читателя, достоверность этого письма оспаривается. Но даже если оно всего лишь апокриф, подделка представляется мне хорошо продуманной. Она соответствует укоренившемуся представлению о Моцарте. Выдающийся знаток творчества композитора А. Д. Улыбышев без колебаний принял это письмо и опирался на него, когда писал о творческом процессе у Моцарта.
Даже если не верить в подлинность письма, содержащееся в нем представление о том, как творит художник напоминает то, что мы знаем о других людях творчества. Поэт Маяковский рассказывал нечто подобное о том, как он «выкипячивал» стихи. Сначала он слышал ритмический рисунок стиха, скандировал про себя слоги, постепенно заполнявшиеся словами. Так постепенно рождался стих, который уже вносился на бумагу.
Коротко говоря, быстрота творческого процесса кажущееся. Всякий замысел созревает более менее постепенно, особенно если это замысел больших и сложных произведений, как симфония или поэтическая драма. А когда замысел созрел, зафиксировать его на бумаге не составляет для художника большого труда, почему Шекспир писал легко и быстро.
Творческое воображение — огромная сила всякого большого художника, но и оно питается действительностью, которая всегда была, есть и будет главной питательной средой для художественного творчества. Шекспир ничуть не отличался в этом от других художников. У него были модели, с которых он писал свои образы. Один из первых собирателей сведений о Шекспире, Джон Обри, записал: «Бен Джонсон и он (Шекспир. — А. А.), где бы они ни оказывались, повседневно подмечали странности людей (humours). Характер констебля из „Сна в летнюю ночь“ он списал в Грендоне-на-Баксе, по дороге из Лондона в Стратфорд, и этот констебль еще жил там в 1642 году, когда я впервые направлялся в Оксфорд. Мистер Джоз из этого прихода знал его».
Джон Обри слышал звон, но не знал, откуда он. В «Сне в летнюю ночь» нет такого персонажа. Там есть городские ремесленники, но не констебль. Зато есть констебли в таких пьесах, как «Много шума из ничего», «Мера за мору», Кизил и Локоть, оба большие путаники, и, может быть, Шекспир в обоих случаях использовал одну «модель», несколько варьируя характер.
Другой собиратель анекдотов о старине, Уильям Олдис, записал: «Старый мистер Баумен, актер, сообщает со слов сэра Уильяма Бишопа, что некоторые стороны характера сэра Джона Фальстафа были списаны с одного горожанина Стратфорда, который не то предательски нарушил контракт, не то из упрямства, несмотря на выгодные условия, отказался расстаться с участком земли, примыкавшим к владениям Шекспира в самом городе или поблизости от него».
Напомним также давно укоренившееся мнение, что судья Шеллоу и его племянник Слендер в «Виндзорских насмешницах» были списаны с натуры, что подтвердил недавно Лесли Хотсон.
Все это касается образов комических. А что можно сказать о персонажах трагедий?
Кто внимательно следил за нашим повествованием, мог заметить, что современная Шекспиру действительность давала немало драматических ситуаций и трагических прототипов.
Есть также одно свидетельство, заслуживающее особого внимания. Мы уже приводили его раньше, но здесь надо его повторить. Напомним читателю рассказ поэта Уиллоуби о том, как его друг, старый актер W. S., видя его любовные страдания, подливал масла в огонь, возможно, потому, что «хотел убедиться, не сумеет ли другой сыграть его роль лучше, чем он играл ее сам».
В произведениях Шекспира так много психологических наблюдений, что мы даже не станем пытаться перечислять их. Есть целые книги, написанные психологами, в которых подтверждается, насколько глубоко понимал Шекспир сложнейшие мотивы поведения человека. Такое знание могло быть только результатом наблюдения и размышлений.
