пытавшихся стрелять по свите Мюрата. Это было уже не опереточное действие. Но и к нему мы отнеслись снисходительно.
В первый же день жена узнала кое-что другое. Оказалось, неизвестные закрыли ворота в Кремль, построили баррикады. Комендант распорядился подвезти пушку, дать залп. Ворота выбили, а «защитники» разбежались.
Вечером в гостиной в доме Мюрата жена слышала обсуждение случившегося. Военные считали это пустяком, а Мария вдруг заплакала. Еле ее утешил. Но что мог я ей сказать?
Войдя с Мюратом в числе первых в Москву – Мюрат вступил в нее в 12 часов 14 сентября, – я, так же как и Мюрат, стал искать себе комфортное жилье. Ведь со мной были моя жена Мария и двое детей – Розалия и Людвиг. Дом великолепный. Мягкая мебель красного дерева, шелковые обои, высокие напольные часы, которые не остановили своего хода даже с отъездом хозяина. Все комнаты просторные, светлые. Мария прежде всего озаботилась детьми. И хотя запасы белья она везла с собой в экипаже, оно не понадобилось. В гардеробных комнатах стройно и чисто лежало на полках крахмальное, отличного качества постельное белье. Вот тебе и азиатский город!
Мария устраивает наш быт. Ей нелегко, поскольку я все время должен быть при маршале. Мой адъютант выделил солдата, на которого возложил обязанности по ремонту жилища и топке печей.
Интересно наблюдать здешнюю жизнь. Мария присмотрелась к местным женщинам, которые взялись стирать нашим солдатам белье за кусок хлеба. Около одной довольно симпатичной девушки беспрестанно вертелись солдаты, стараясь расположить ее к себе. Дурачась, они проливали ведра с водой, опрокидывали корыто с бельем, и она однажды зарыдала. Жена, увидев эту сцену, велела солдату привести несчастную в дом.
– Je est madam Marij, – сказала она медленно девушке. И неожиданно услышала:
– Je appele Elena.
Девушка, оказалось, жила в помещичьей подмосковной усадьбе. Господа говорили с ней на французском языке, и она кое-что усвоила. В Москву ее послали по делам, а в это время мы вошли в город. Так она и осталась здесь. Я разрешил взять девушку в дом. Она хорошо помогала жене, смотрела за детьми. Однажды в доме появился Мюрат. Король Неаполитанский, зная свою неотразимость, глядя на красивую молоденькую русскую, сказал: «Вот чем хороша война – трофеями».
Елена не смолчала. С трудом подбирая слова, ответила: «С русскими не воюют. К нам ходят в гости». Мюрат захохотал. Я испугался, сделал выговор жене.
В Москве начались пожары. Сначала загорелись торговые ряды, но потушить их было невозможно – никто не знал, где взять пожарные насосы.
Сильные пожары свирепствовали несколько дней. Все старания коменданта города Дюронеля, не покидавшего седла день и ночь, сводились к нулю, поскольку поджигатели и сильный ветер брали верх. Мы видели, как русские с пиками, вымазанными смолой, поджигали дома, как в окна зданий бросали огненные факелы. Император назначил губернатором города маршала Мортье, который командовал Молодой гвардией. Он быстро нашел силы и средства для устройства надежного порядка.
Москва, оставленная жителями, уже полыхала вся. Надо сказать, первое время мы объясняли пожары беспорядками в наших войсках и той небрежностью, с которой жители покинули свои дома. Мы не могли поверить, что можно сжигать свои дома, чтоб только помешать нам спать в них.
А между тем обер-шталмейстер Арман Коленкур, много лет проживший в России, объяснил нам, что пожары – результат великой русской решимости и великой добровольной жертвы.
Наш император был в Кремле, когда загорелись балки арсенала и кровля кремлевских кухонь. Мы дошли до того, что пришлось поставить людей с метлами и ведрами воды, чтобы смачивать кровлю и горящие головешки.
Пожар бушевал и в дворцовых конюшнях, где стояли наши лошади и коронационные кареты русских царей. Берейторы и конюхи спасали животных и русские реликвии.
Спасли и прекрасный дворец князя Голицына. Здесь действовали наши солдаты и верные слуги князя, оставшиеся в Москве. Каждый делал что мог, чтобы остановить огонь. Не знаю, как провести границу между ненавистью и человеческим братством.
У нас в доме, где Мария с детьми совсем близко могла видеть страшный огонь над Москвой и совсем рядом – у Кремля, произошла семейная ссора. Губернатор Москвы Растопчин перед уходом из города сжег свой дворец под Москвой, о чем и написал в прокламации, которую многие видели на дорожном столбе. Оборванный кусок бумаги показали императору. Он его высмеял. Смеялся с Мюратом и я. Но жене моей наш смех не понравился. Она итальянка, и ей стало страшно.
– Для итальянца дом – это все. Человек даже у последней черты не всегда разрушит свою и детей обитель.
– Глупость! – сказал я.
– Нет. У каждого из нас есть последняя черта.
– Это у тебя последняя черта?! Сидящая среди красоты и богатства! На тебя кто-то плохо влияет, – взорвался я.
Она увидела, что я глянул на Элен, сидевшую с детьми. Встала и ушла.
Слова русского губернатора я оставляю своим детям, чтобы они знали, с кем мы имели дело: «В течение восьми лет я украшал эту деревню, жил здесь счастливо в лоне семьи. Жители этой земли покидают ее при вашем приближении, а я поджигаю мой дом, дабы он не был занят вашим присутствием. Французы! Я оставил вам два дома в Москве с обстановкой стоимостью полмиллиона рублей, а здесь вы найдете пепел».
Вся наша армия, за исключением нашего корпуса, была расквартирована в городе или недалеко от него. Местные погорельцы укрывались в церквах и на кладбищах. Церкви были на возвышениях или на площадях и потому не очень пострадали.
Коленкур поместил 80 человек в спасенном дворце Голицына. Эти несчастные потеряли все. Коленкур сочувствовал им, потому что сам недавно пережил трагедию, потеряв брата в Бородинском сражении.
Говорят, в горящих госпиталях лежат русские раненые. Некоторые из них пытаются выползти из горящих зданий, а затем умирают на улице.
Император, покинувший Кремль в часы сильного огня, наконец возвратился в царский дворец, и его волю и энергию мы почувствовали сразу. Он приказал привести в оборонительное состояние Кремль и монастыри вокруг города.
Были направлены продовольственные отряды в предместья. Солдаты занялись уборкой урожая овощей и капусты на огромных огородах вокруг города, убрали картофель и сложили в стога сено. Отряды обходили сельскую местность, чтобы раздобыть скот, потому что мы не знали, будем ли зимовать в Москве или отправимся домой.
В городе началось устройство кухонь, пекарен, пустили мельницу, наладилось фуражирование, организовывались муниципалитеты, назначались префекты, был отдан приказ запастись продовольствием на зиму.
Все эти приготовления
