И вот уже новые истории занимают его: «Сельский священник», «Дочь Евы», «Беатриса». Последняя – рассказ о нескольких парах, которые решили пренебречь общественными нормами и жить, ни на кого не обращая внимания. Это не могло не спровоцировать скандал, преданные позору, они вынуждены признать несостоятельность любви вне общепризнанных рамок. Когда-то Жорж Санд рассказала Оноре о перипетиях связи Ференца Листа с Мари д’Агу, из этих зерен выросла «Беатриса». Он признается Ганской, что был счастлив, работая над ней. «Да, госпожа де Висконти – это Сара, мадемуазель де Туш – Жорж Санд, а сама Беатриса – во многом госпожа д’Агу… За некоторыми исключениями – история подлинная».
Необходимость работать сразу над несколькими произведениями Бальзак оправдывает необходимостью угодить людям, чьи вкусы сильно разнятся, – редакторам журналов, издателям, короче говоря, тем, кому он рассчитывает сбыть свою продукцию. У него всегда должны быть в запасе короткий роман и длинный, сентиментальный и с лихо закрученным сюжетом. Чем шире ассортимент, тем легче найти покупателя, склады никогда не должны пустовать. Удивительно, что столь меркантильные побуждения не мешают ему создавать действительно прекрасные вещи. Как будто это лишь подстегивает воображение писателя. Кажется, он забавляется, перескакивая с одной книги на другую, ворча при этом, что задача слишком сложная. Будто жонглер, подбрасывает и ловит шарики, не упустив ни одного, а они летают над его головой, пересекаясь, сталкиваясь, отскакивая.
Покой Жарди благоприятствовал всплеску творческой активности, но Оноре угадывал, что сохранить это прибежище ему не удастся. К 1839 году у него накопилось слишком много долгов: хозяину дома, друзьям, привратнице в доме на улице Батай, садовнику Бруэту, которого призвал к себе из Вильпаризи, и даже полевому сторожу из Виль-д’Авре, у которого занял шестьсот франков. Как-то раз Леон Гозлан застал Бальзака спрятавшимся в саду. Тот отказывался идти на прогулку из боязни встретить того самого полевого сторожа. Это было свидетельством полного краха. Оноре решил вновь обратиться к театру – вот панацея от всех его финансовых бед. Для начала думает воспользоваться одним из романов: сгодится, например, «Вотрен». Делится своими планами с директором театра «Порт Сен-Мартен» Шарлем-Жаном Арелем. Тот в восторге и даже знает, кому доверить главную роль – в то время был очень популярен Фредерик Леметр. Пьесы пока нет, но готова будет быстро, обещает автор, мысленно все уже придумано. У него есть еще одно пристанище в Париже, на улице Ришелье, у портного Бюиссона. Уютная мансарда, стены обиты светло-коричневым перкалем, на полу – бело-голубой ковер. Бальзак приглашает туда Теофиля Готье, Беллуа, Урлиака, Лассайи, Лоран-Жана и излагает им свой план: ввиду того, что на следующий день пьеса в пяти актах должна лежать на столе у Ареля, рассчитывает на друзей – каждый напишет за ночь один акт по своему усмотрению, Оноре соединит их, и дело в шляпе! «Акт к завтрашнему дню, это невозможно!» – пробормотал смущенный Готье. «В одном акте не более 400–500 строк, – возразил хозяин, – за день и еще ночь в придачу написать 500 строк диалогов – задача вполне посильная». – «Расскажите мне сюжет, – попросил Готье, – изложите план, обрисуйте в нескольких словах персонажей, и я сяду за работу». – «Боже, – воскликнул Оноре, раздраженный неуверенностью товарищей, – да если я стану рассказывать сюжет, мы никогда не закончим».
Тем не менее вдвоем с Лоран-Жаном они мигом состряпали пьесу. Шестнадцатого сентября 1840 года она была передана цензору, двадцать третьего получен отказ: комиссия сочла, что главный герой, Вотрен, слишком похож на разбойника Робера Макера, и перед зрителями предстанет персонаж, готовый на любые преступления. Второй вариант был отвергнут по тем же соображениям. Вмешался директор выставок и театров Огюст Каве, цензоры смягчились, запрет был снят, хотя вновь назначенный министр внутренних дел Шарль де Ремюза проявил некоторую настороженность.
Первое представление состоялось четырнадцатого марта. Публика собралась самая блестящая, немало было и враждебно настроенных журналистов. Три первых акта разочаровали присутствовавших: слишком много слов, почти нет действия. Некоторые подумывали уйти. В четвертом появился Фредерик Леметр, одетый мексиканским генералом, с прической а-ля Луи-Филипп. Его игра смахивала на фарс, в зале засмеялись. Но было это действительно веселье или насмешка над королем? Раздались и возгласы протеста. Герцог Орлеанский покинул свою ложу. Говорили, что по возвращении домой он разбудил отца и сказал: «Вас шаржируют при полном зале. Вы допустите это?» В его отсутствие патетический пятый акт не имел успеха. Было ясно, «Вотрен» провалился. В конце спектакля Леметр отказался выходить на поклоны, он был раздосадован, зол. На другой день пьесу запретили. Бальзак чувствовал себя опозоренным. У него поднялась температура. Напрасно пытался Арель добиться отмены запрета. Восемнадцатого марта Гюго отправился со своим незадачливым собратом по перу в Министерство внутренних дел, попробовал заступиться за него перед Шарлем де Ремюза. Тот был любезен, но по-прежнему не знал, на что решиться, напоминая о необходимости поддерживать общественный порядок, который представления этой пьесы могут нарушить. «В целом Гюго вел себя как истинный друг, отважный, преданный, – напишет Оноре Ганской. – Фредерик был прекрасен. Но история о сходстве с Луи-Филиппом скорее всего направлена против Ареля, директора театра „Порт Сен-Мартен“: он [Леметр] был заинтересован в провале, чтобы занять его место. Для меня все это пока остается загадкой. Как бы то ни было, несчастье случилось. Мое положение тяжело, как никогда».
Поход в Министерство внутренних дел окончился ничем, совершенно больной Бальзак нашел приют у Сюрвилей, на улице Фобур-Пуасоньер. Семью раздирали бесконечные ссоры. Лора постарела, выглядела уставшей, с трудом сносила попреки мужа, у которого нервы тоже были на пределе: труды его не давали результата, а надо содержать супругу, дочерей. Нищета Сюрвилей, помноженная на его собственную. Сумеет ли они выплыть? Пока медленно, но верно шел ко дну, непомерный груз его произведений, казалось, способствовал этому. Они не принесли ему благодарности соотечественников, только долги и заботы. Писем нескольких почитательниц недостаточно, чтобы уравновесить просроченные векселя и пылающие ненавистью статьи. В крайнем смятении Оноре делится с Ганской: «Я почти смирился. Думаю, что покину Францию и повлачу свои кости куда-нибудь в Бразилию – чем безумнее будет предприятие, тем лучше. Я больше не в силах жить, как живу. Хватит бесполезных трудов. Сожгу все письма, бумаги, оставлю только мебель, Жарди и уеду, доверив сестре вещички, к которым привязан. Она будет охранять эти сокровища не хуже дракона. Оставлю кому-нибудь доверенность, чтобы мои произведения продолжали работать, и отправлюсь на поиски удачи: либо, разбогатев, вернусь, либо никто обо мне больше не услышит». И уточняет: «План этот принят окончательно. Я приведу его в исполнение зимой. Буду стойким и не отступлю».
