В первую очередь, как было приказано, оборудовали позиции для нашей батальонной артиллерии — противотанковых сорокапятимиллиметровых пушек: вырыты круглые орудийные дворики, укрытия для расчетов и боеприпасов. Обороне против танков командование полка придает большое значение и постоянно напоминает нам об этом. И местность вблизи мы оцениваем прежде всего с той точки зрения, насколько она опасна, если сюда прорвутся немецкие танки. Кругом лежит зеленая, еще не опаленная солнцем степь, чуть волнистая, с редкими неглубокими лощинками, в которых лишь местами темнеет кустарник. Эти лощинки очень тревожат нас: по ним легче всего незаметно пройти немецким танкам. Кое-где в степи вдали виднеются пологие, словно размытые высотки, меж ними, сколько хватает глаз, лежат задичавшие, поросшие полынью и бурьяном пашни. Там развелось много зайцев. Довольно часто можно увидеть, как они пробегают. А иногда, пробежав, становятся столбиком. Постоят, посмотрят, что это за люди копошатся с лопатами, и бегут дальше. Недавно, из-за зайцев у нас произошел небольшой переполох: в самый разгар работы, посреди дня, в бурьяне, поблизости от наших позиций, послышались автоматные очереди. Все встревожились, побросали работу, кинулись к оружию. Очереди — короткие, отрывистые — продолжали звучать. Собченко послал в направлении неумолкающей стрельбы на разведку Тарана с несколькими бойцами: вдруг каким-то путем к нам проник противник? Через несколько минут Таран возвратился, доложил:
— Повар наш воюет, товарищ капитан! У него, оказывается, автомат трофейный, еще с Северо-Западного. Решил поохотиться, говорит — хочет вас зайчатиной угостить!
— Я его угощу! — мрачно посулил Собченко. — Идите, отберите у него автомат, а самого приведите ко мне. Он у меня получит! Стрельбу без ведома поднимать!
Может быть, Собченко потому так разгневался, что вспомнил другую стрельбу «без ведома», во время придуманного им батальонного учения — стрельбу, которая так встревожила Ефремова.
Угощение зайчатиной не состоялось.
Оборонительным работам, которые мы ведем, кажется, не будет конца. Нужно отрыть траншеи на полную глубину, или, как говорится уставным языком, «на полную профиль», ходы сообщения, оборудовать пулеметные гнезда, построить блиндажи для укрытия людей на случай обстрела. Вырыть ямы для блиндажей — не проблема, рук хватает. Но где достать бревна на перекрытия? Вокруг на многие километры — ни единого дерева. С сожалением вспоминают те, кто долго воевал на Северо-Западном, сколько было там любого лесного материала всегда под рукой. А нам приказано обходиться подручными средствами. Где же раздобыть хотя бы одну мало-мальски подходящую лесину? В деревне? Но там — только саманные постройки. Да и как, если где-нибудь на усадьбе и найдется подходящее бревно, станешь его выворачивать? Не разорять же и без того хлебнувших горя жителей, ведь они вернутся. Собченко пока что на поиски лесоматериала в деревне санкции не дает.
Проще обстоит дело с перекрытием для батальонного наблюдательного пункта, оборудованного на довольно приметной высотке позади наших позиций. Я уже несколько раз побывал на этой высотке — обзор с нее хороший, видно во все стороны километров на шесть-семь. На вырытый для НП небольшой окопчик, к которому снизу, изгибаясь по склону высотки, ведет ход сообщения, «надет», как шапка, круглый бетонный колпак с прорезями-амбразурами для наблюдения. Колпак привезли на большом, тяжелом американском грузовике откуда-то из тылов, сгружали бетонную махину всем миром без всяких приспособлений, ввиду отсутствия таковых, при разгрузке чуть не придавили одного нерасторопного солдатика, но все-таки водворили колпак на место. Теперь в этом колпаке, а больше всего — на нем или около него, поскольку до противника не близко, постоянно дежурит кто-нибудь из наблюдателей с биноклем. Многим эти дежурства кажутся напрасной предосторожностью: до передовой далеко. Но разве не бывало, что немцы внезапно прорывали фронт, вдруг появлялись там, где их и не ждали?
На нашем рубеже мы отнюдь не первые, кто приложил силы для его укрепления. Впереди в бурьяне — минное поле, заложенное какими-то саперами еще до нашего прихода. Перед этим полем — столбики с надписями на фанерках: «мины», вдобавок вдоль кромки поля, прилегающей к нашим позициям, постоянно ходит наш батальонный часовой. Его поставили сразу же, как мы пришли. К полю часовой никого не подпускает. Только зайцы не слушаются его и бесстрашно пробегают туда.
Такие минные поля, заложенные заблаговременно, есть, говорят, и еще где-то впереди, и не одно.
Как бы мы восхитились тогда, если бы знали о наших минных полях то, что стало известным только через многие годы! По фронту Курской дуги было заложено, до начала сражения на ней, противотанковых и противопехотных мин столько, что на каждый километр переднего края приходилось три тысячи мин. В среднем — три мины на погонный метр. Это значит — наша земля там, на дуге, для врага была засеяна смертью, готова была всюду гореть, взрываться под гусеницами его танков, под ногами его солдат.
Работы идут форсированным темпом, все мы заняты с утра и до заката. Почти целый день на ногах, и к вечеру они подламываются от усталости. В мои обязанности входит контролировать ход и качество работ, следить, чтобы все было отрыто на указанном месте, чтобы каждый окоп, сразу же после того, как он будет вырыт, тщательно маскировался бы — для этого нарезают дерн в стороне от позиций, дерновые кирпичи аккуратно, чтобы не рассыпались, укладывают на плащ-палатки, тащат к окопам, выкладывают ими брустверы. Делать это довольно трудно: дернины рыхлые — когда их берешь в руку, так и норовят рассыпаться, земля пересохла — уже давно, с весны, нет дождей. Дождика бы! Тогда дернина приживется, зазеленеет, и маскировка на брустверах станет отличной, с воздуха наши позиции будут не такими приметными. Надо успеть сделать это, пока воздушная разведка противника еще не очень активна. Правда, иногда в небе появляются немецкие самолеты, чаще всего — истребители, они проносятся быстро и более не появляются там, где только что пролетели. Те, кто повоевал на Северо-Западе, вспоминают, что там над нашими позициями весьма часто появлялась «рама» — немецкий самолет с двумя фюзеляжами, предназначенный для воздушной разведки. «Рама» неторопливо кружилась, производя аэрофотосъемку, и благополучно улетала. Здесь над нами «рама» не появлялась ни разу — едва ли потому, что у противника на здешнем фронте нет таких самолетов. Скорее всего, причина иная: стало слишком рискованно посылать «раму». Ведь в воздухе довольно часто появляются наши истребители, это мы видим своими глазами, да и зениток наших, как говорят, в этих местах понаставлено много, а поближе к передовой они установлены таким образом, чтобы могли стрелять и по самолетам и по танкам. Но пока что никто из нас не видел этих зениток.
