Одной из его последних работ стала постановка балета «Ромео и Джульетта». Нуриев был уже серьезно болен, но то и дело говорил, что все его мысли только о новом балете.
И болезнь на время отступила.
Знаменитый хореограф Ролан Пети рассказывал мне, как однажды зашел в гримерную Нуриева. И увидел, что ноги танцовщика полностью заклеены пластырем. Когда Рудольф принялся снимать пластырь, то вены вываливались из-под него, словно налитые водой шланги.
Зрелище было ужасающим. Нуриев, поймав взгляд Пети, согласился, что работает на износ. Но при этом заметил, что смерти на сцене не боится. Наоборот, мечтает об этом.
В конце жизни он, окруженный сонмом поклонников, был одинок. Франсуаза Саган сочинила очерк о Рудольфе, в котором писала, что его дом — это сцена и самолет и этот грустный одинокий человек растерял друзей.
Эрик Брюн ушел первым. Их отношения были неровными. Гениальный танцовщик страдал серьезным недугом — он пил. Как-то, пребывая в не совсем адекватном состоянии, Эрик обвинил Рудольфа в том, что тот специально приехал из Советского Союза, чтобы убить его. Услышав эти слова, Нуриев заплакал.
Спустя пять лет не стало Марго Фонтейн. Ее последние дни были мучительны из-за рака. Именно Рудольф оплачивал больничные счета своей ближайшей подруги.
Его последним увлечением стал кутюрье Ив Сен Лоран, они всюду появлялись вместе. Но это уже все было не серьезно.
Но умер он в больничной палате. Успев перед смертью навестить в Уфе старую мать, которую советские власти так и не выпустили к сыну. Когда Нуриев переступил порог дома, где не был двадцать семь лет, слепая женщина прошептала: «Мой Рудольф вернулся!»
В Ленинграде Нуриев снова оказался только в 1989 году, спустя 28 лет после отъезда! Это уже был другой город. Да и самого Рудольфа снимали в основном зарубежные телекомпании. За окном свои последние годы доживала советская власть, и освещать приезд эмигранта, в свое время записанного в предатели родины, журналисты Ленинграда и Москвы опасались.
Само имя Рудольфа Нуриева в Советском Союзе тех лет было знакомо лишь профессионалам из мира балета. Черед восхищаться и зачитываться биографическими книгами о нем настанет только после его смерти.
У него уже не было физических возможностей танцевать самому. И тогда он стал дирижировать. А в 49 лет вдруг занялся уроками игры на фортепиано и овладел и этим мастерством.
Но все равно без балета он не мог. Всего за несколько недель до смерти его привозили в театр, и из ложи он смотрел спектакли, в которых танцевал.
Его последней постановкой стал балет «Баядерка», после премьерного показа которого на сцене Гранд-Опера Нуриеву вручили орден Почетного легиона. Кавалер уже не мог самостоятельно передвигаться, и на сцену, на которой он некогда блистал, его вывезли на кресле-каталке.
Когда стало возможно, в Париж к Рудольфу приехала сестра Роза. За окном были другие времена, и железного занавеса больше не существовало.
Гроб с телом Нуриева, облаченного во фрак и чалму, был установлен в парижской Опере, которой он руководил шесть лет.
Согласно воле самого Рудольфа, на пяти языках читали сочинения Пушкина, Байрона, Гете, Рембо и Микеланджело. Играла музыка Чайковского и Баха.
Собравшаяся на панихиду публика с удивлением смотрела на сидящую возле гроба женщину в черной одежде. Это была Роза Нуриева. Она так и не пустила в палату находящегося в беспамятстве брата никого из его ближайшего окружения.
P. S.
О том, что он болен СПИДом, Нуриев узнал в 1984 году. И девять лет пытался победить болезнь. При этом говорили, что смертельный вирус он получил не во время бесчисленных походов по злачным заведениям мира, а во время банального переливания крови.
Рудольфа Нуриева похоронили на русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа под Парижем. Его укрытая ковром из разноцветной мозаики могила находится рядом с памятником другому великому русскому танцовщику Сергею Лифарю.
Прыжок к свободе перерос в красивый полет и длился тридцать два года. Всего или целых, если подобные определения уместны к неуловимому очарованию легенды, которую оставил о себе 54-летний татарин с австрийским паспортом, покоривший весь мир.
Часть шестая. Эпоха комет
Бабочка и хулиган. Поэт Сергей Есенин
— Ну и кто был инициатором? Молчать будешь? Ну погоди. — Оперуполномоченный Хамовнического отделения милиции захлопнул железную дверь камеры предварительного заключения. — Ишь, как власть поносить — они первые. А как отвечать — так сразу: «В чем дело?» Да, измельчал нынче народ. Хотя. Что-то мне физиономия этого парня больно знакома. Слышь, Иван, — обратился милиционер к напарнику, — загляни в пятнадцатую. Кого-то мне этот задержанный напоминает. Контра, конечно. Но кто его знает. Что, уже сходил? Кто?! Есенин?! Этот парень — и есть тот самый крестьянский поэт Есенин?! Что же ты, дурья твоя башка, так спокойно об этом говоришь? Забыл, что ли, как его в «Правде» сам товарищ Троцкий хвалил? Иди извинись перед ним и немедленно отпусти.
Через тридцать минут после этого разговора около старинного особняка на Пречистенке остановилось авто. Вышедший из него молодой человек, в крылатке, с непокрытой, несмотря на декабрь, головой, изо всей силы захлопнул за собой дверцу машины и громко постучал в переднюю.
— Открывай, Ирма. Открывай живее.
— Сергей Александрович? Проходите. А мы вас обыскались — ушли на пару часов в издательство, а объявились только под утро. Мисс Дункан уже и в Кремль звонила, думала, с вами что случилось.
— Правильно думала. Всю ночь в камере просидел, как бандит какой. За что, за что. Рукопись мне в издательстве вернули. Требуют, чтобы я в стихах слово «Бог» заменил. Специальный декрет, оказывается, вышел, и теперь слово «Бог» употреблять запрещено. Как же, буду я подчиняться их идиотским декретам. Я этой рукописью управляющего по морде и отхлестал. Потом пообедал с друзьями и домой пошел. И надо же было, что перед самой Пречистенкой какие-то сволочи решили у меня документы проверить. Ну мы и сцепились.
Есенин дотронулся до затекшего глаза. Поморщившись, он встал и принялся возбужденно расхаживать по комнате.
— Ничего, Ирма, им все равно сильнее досталось. Не крикни я: «Бей коммунистов — спасай Россию!» — они бы так и остались ни с чем. А тут, как назло, какие-то дружинники проходили. Меня и арестовали. Ну да ладно, хватит об этом. Где Изадора? Она что, правда звонила в Кремль?
— Да, разговаривала с наркомом просвещения Луначарским. Он ее успокоил и настоятельно рекомендовал. выйти за вас замуж. Тогда вы, может, перестанете впутываться в скандалы, да и защитить вас будет кому. Луначарский уже знает, что вы собираетесь в Америку, и беспокоится, что вас там обидят. Они же до сих пор не признали советскую власть. Да и райсовет, может, успокоится, если вы пропишетесь здесь. И перестанет требовать какие-то налоги с мисс Дункан за то, что она якобы сдает комнаты внаем.
