Я молюсь. Это все та же молитва. Мне не нужно ее менять, потому что каждую ночь я просил счастья для тебя. Неужели Бог посмеялся надо мной?
Если счастье в смерти, неужели это оттого, что я просил его для тебя, он заставил тебя пройти через зеркало? Я наклоняюсь и целую Жана в лоб, затем в губы, сажусь на диван очень близко от него.
Я не буду бодрствовать, я буду спать.
Мне кажется, что ты, лежащий здесь с закрытыми глазами, борешься с неведомыми силами, как делал это, создавая свои произведения. Я так старался тогда соблюдать тишину, что вскоре погружался в сон. Когда потом я просил за это прощения, ты меня успокаивал, говоря, что мой сон тебя вдохновляет, помогает творить.
Меня немного смущают твои одежды академика. Я предпочел бы белый купальный халат с пятнами от пепла. Твоя обнаженная шпага меня шокирует, хотя шпага эта мирная. Твои руки не созданы для нее.
Твои руки созданы для дружбы и любви. Твои руки – это воплощение нежности и щедрости, простоты и элегантности. Это руки внимательного творца, гениального создателя. Гибкие, подвижные, таинственные, одновременно и необъяснимые и понятные.
Твои руки – это руки художника, скульптора, короля. Твои руки – это руки поэта, доброго гения. Они коснулись меня в 1937 году, и я родился. Больше, чем мои родители, ты дал мне жизнь.
Ты писал мне:
«Я верю в цифру 7. Она всегда приносила мне удачу, и вот уже четыре года мне удается отгонять прочь все невзгоды благодаря нашей встрече в 1937 году, который, ничем не отличаясь для других, дал нам свободу и стал началом новой эры».
Эта удача была моей еще больше, чем твоей.
Для тебя было бы удачей, если бы я смог осознать, какую огромную привилегию ты мне дал, позволив жить в тени твоего солнца. Если бы я довольствовался этим вместо того, чтобы стремиться блистать самому! Победы над несчастьем – вечным спутником поэта – разве этого не достаточно, чтобы удовлетворить честолюбие? Мне надлежало смиренно служить тебе. Благодаря тебе я родился в мире, где все было лучезарным, в мире, полном дружбы и любви. Даже когда ты лежишь здесь, на этой кровати, твое лицо все еще освещено добротой. Для тебя всегда самой важной была линия сердца. И твоя линия сердца вознесла тебя высоко над всеми модами и стилями. Кроме того, ты всегда опережал время. Думая, что ошибся датой, ты покидал место, а много позже видел, как твои находки входили в моду, но никто уже не помнил, что они принадлежат тебе.
Ты неустанно шел наперекор привычкам, сбивал всех с толку своей ошеломляющей и загадочной карьерой.
У тебя было много противников, что не помешало тебе идти впереди своего времени, когда ты превозносил талант и поддерживал молодежь, к которой принадлежал и я.
Мой Жан, я сожалею, что не научился большему, имея возможность быть с тобой рядом и наблюдать тебя. Мне стыдно за то, что я всего лишь тот, кем являюсь. Лентяи всегда использовали, говоря о тебе, одни и те же клише: чародей, волшебник, маг, фокусник. Причиной тому – твои находки, полвека приводившие людей в восторг.
Мне кажется, что одна фраза Паскаля написана про тебя: «Универсалам не нужны вывески, для них нет различия между ремеслом поэта и ремеслом вышивальщика».
Некоторые твои поступки остались непонятными, они сбивали с толку, потому что были продиктованы твоим сердцем – честным, безыскусным, неспособным к ненависти.
Ты страдал от причиняемого тебе зла, никогда не отвечая тем же. Более того, ты его забывал.
Разве не ты сказал однажды: «Удивляюсь, что они помнят то зло, которое причинили мне и о котором я забыл».
Еще ты написал на подаренном мне рисунке:
«Прости мне зло, которое я тебе не причинил».
Жан, я люблю тебя.
В моей спальне стоят два твоих бюста из бронзы в натуральную величину. Один из них сделал в начале нашей дружбы Аппель Феноза, второй – Арно Брекер незадолго до того, как ты ушел из жизни. Вот и еще один круг прочно замкнулся… Может быть, это последнее знамение судьбы.
Жан, я люблю тебя.
Ты сказал в «Завещании Орфея»: «Друзья мои, притворитесь, что плачете, потому что Поэт лишь притворяется мертвым».
Жан, я не плачу. Я буду спать. Я засну, глядя на тебя, и умру, потому что впредь я буду делать вид, что живу.
Герой одноименной пьесы Альфреда де Мюссе. – Здесь и далее примеч. пер.
Настольная игра с костями и фишками.
Игра слов: la grue – 1) журавль; 2) шлюха (фр.).
Бывший монастырь, с 1804 г. один из известнейших парижских лицеев.
Названия марок автомобилей и самолета.
Французские пилоты, пытавшиеся совершить беспосадочный перелет Париж – Нью-Йорк на самолете «Белая птица» и погибшие 8 мая 1927 г. над Атлантикой.
Второй класс во Франции – последний перед выпускным классом.
Человек, подносящий игрокам клюшки на площадке для гольфа.
Младенец (фр.).
Пёрселл Генри (ок. 1659–1695) – английский композитор XVII века, придворный музыкант Стюартов.
«Британик» – трагедия Жана Расина (1669).
«Мизантроп» – комедия Жана-Батиста Мольера (1666).
Недалеко от Версаля находится местечко Мэзон-Лаффит, где родился Жан Кокто и где жила его мать.
В Ферне старый и больной Вольтер провел последние годы жизни.
Виолетта Моррис была гонщицей.
Намек на рождественские подарки, которые дети находят в «башмаках», поставленных с вечера у камина.
Элиана – сестра Терезы д’Эннисдаэль.
Так, таким образом (лат).
«Мученик Полиевкт» – трагедия П. Корнеля (1606–1684).
«Федра» и «Ифигения» – трагедии Жана Расина (1639–1699).
Галльский полководец и вождь (72–46 до н. э.), был разбит Цезарем, затем казнен.
«Андромаха» – трагедия Жана Расина.
Название меча в «Песне о Роланде».
В Дранси с 1941 по 1944 г. находился немецкий концлагерь.
Игра слов: вместо compere-loriot – ячмень на глазу (фр.). Кокто говорит compere-Doriot, пользуясь созвучием этих двух слов.
Музей восковых фигур в Париже.
