Ему нравился такой вот авиационный демократизм. В нем курсант и капитан, майор и генерал - все были равны перед небом единством категорий мастерства и объективностью оценки за свое личное уменье, потому что ни самописцы, ни самолеты глаз не имеют, погон не видят и тонкостям субординации не обучались, а признают лишь летчика.
Сохатый взлетал...
Двигатель выдохнул ярким пламенем, и ракетоносец рванулся вперед. Боковые огни взлетно-посадочной полосы, чиркнув светящимися шнурами по краям кабины, остались позади. Самолет оторвался от земли и, поджав шасси под треугольное крыло, преобразился: стал подобен стреле, выпущенной в небо.
Всего ничего, малюсенькую житейскую минутку назад, которая для иных людей ничего не значит, самолет и генерал Сохатый стояли на тверди. А теперь, разогнавшись до тысячи километров в час, истребитель уносил пилота все дальше от земли. Счет времени в минутах не очень-то подходил для перехватчика. Его летная минута, состоящая из шестидесяти секунд, всегда была строго распределена на неотложные и первостепенные дела.
Взлет взял от минуты пятнадцать секунд. Но если перечислить все, что делал Сохатый за это время, видел, оценивал, поправлял и успевал чувствовать, - получился бы маленький справочник по авиационной технике, механике, метеорологии и психологии. По прочтении его непременно возник бы вопрос: где предел твоих возможностей, человек?
Еще десять секунд - и самолет ворвался в облака, а летчик успел задрать его нос на сорок градусов, чтобы подобно брошенному из пращи камню улететь как можно дальше.
Летчики-перехватчики привыкают в наборе высоты работать полулежа. И тело Сохатого не замечало каких-либо неудобств, он спокойно занимался привычным делом - управлял машиной, посматривая на высотомер, торопливо отмеривающий тысячи метров. Прибор как будто боялся отстать от бегущей по циферблату часов стрелки секундомера. Напряженная спринтерская гонка была в разгаре: каждые десять секунд - новая тысяча метров высоты. Бешеный ритм полета.
Ночь и самолет. С ними наедине, в согласии и противоборстве летчик...
Летчик и самолет - внешне слаженный дуэт. Как будто бы и в трио небо, самолет, летчик - все его участники тоже равноправны. Но так кажется только при первом рассмотрении.
В этом содружестве человек - самый младший.
Летчик - вечный ученик. Только через уменье приходит к нему ощущение кажущегося равноправия, силы. Учиться, конечно, приятно, если хочешь и умеешь учиться, но иногда бывает и обидно, что отметки-то за выученный урок определяют неодушевленные - небо и самолет, а люди лишь формально их регистрируют.
Небо строптиво. Оно всегда может наказать летчика и самолет за фальшиво взятую ноту.
Самолет тоже способен предъявить иск пилоту. И живет с ним в мире, безропотно подчиняется ему только до тех пор, пока человек приказывает ему в рамках самим же заложенных в машину законов.
...Высота пять тысяч метров. Семь...Девять...Форсажное пламя двигателя, как раскаленная пика, прожигает облака и все выше проталкивает в них боевой наконечник - истребитель. Пламя пульсирует. От его тепла облака словно плавятся, и Сохатый видит себя внутри раскаленного шара, стенки которого, совсем рядом, дышат огнем и переливаются всеми цветами радуги. Скорости в тысячу километров оказывается мало, для того, чтобы догнать и проткнуть носом самолета эту призрачную стеклоподобную сферу, она все время летит с ним рядом.
Девять тысяч...
"Миг" врывается в темноту, как в пустоту. Иван Анисимович понимает, что окружившая его темень - признак отсутствия облаков. Пламени форсажа не на что больше опереться, не от чего отразить свой трепещущий свет. Он понимает это, но все равно в глубине сознания мелькает настораживающая мысль: "Не потух ли форсаж?" Сохатому хочется уменьшить угол набора высоты, но взгляд тут же скользит по приборной доске вправо вниз, туда, где расположены приборы контроля работы двигателя: надо убедить себя в ложности восприятия...
Да, форсаж, как и прежде, горит...
Убедившись в исправности, Сохатый оставляет на короткое время приборы, чтобы взглянуть на застывший в ночи звездный мир.
Правее самолета он видит тонкий медно-белый серпик луны, который ничего не освещает, а лишь присутствует на черном бархате небосвода, как бы доказывая вечное постоянство Вселенной. Лунный месяц нарождался, и светлый его серп повернут горбушкой наискосок вниз, как будто для того, чтобы при своем движении по небу загребать встречающиеся на его пути звезды.
От взгляда на луну угол, под которым истребитель идет вверх, кажется Ивану еще больше, и ему невольно в шутку или всерьез думается: "Самолетик, куда же ты меня, чертушка, несешь? Луна-то уже ниже нас, а мы с тобой все куда-то торопимся?"
Одиннадцать тысяч...
Сохатый выводит машину в горизонтальный полет и выключает форсаж. Двигатель с воющей высокой ноты переходит на добродушную воркотню, освобождая летчика от стартового напряжения.
- Земля, я - сто второй. Зону дежурства занял!
- Сто второй, выполнять правый вираж!
Теперь от пилота требуется повиновение командному пункту, который своими локаторами просматривает воздушную даль на сотни километров. Вначале земля найдет в безбрежном океане темноты несущуюся песчинку - "самолет врага", потом наведет на него дежурящий на высоте истребитель. Зона позволяет перехватывать цель на максимальном удалении от охраняемого объекта.
Сохатый делает вираж. Звездный хоровод катится влево. Крен на развороте увеличивается - звезды набирают скорость. Крен уменьшается - небо заметно успокаивается, и сонмы искрящихся миров плывут плавно, струятся по фонарю не торопясь. Вираж перед атакой для Сохатого подобен ожиданию команды на выстрел.( когда рука уже на спусковом крючке. Иван Анисимович весь внимание - ждет указаний КП и слушает, как в эфире на его радиоволне появляются новые голоса - взлетевшие за ним летчики докладывают о своей готовности к бою. Им придется атаковать условного противника вслед за их командиром. Все, как на войне: первый не сбил, бьет второй, третий. Но "враг" должен быть уничтожен. А уж потом, на земле, как говорится: "Кому пироги и пышки, а кому синяки и шишки". Никто без оценки не останется.
- Сто второй! Курс триста градусов.
Сохатый разворачивает "Миг" на заданный курс, а сам чувствует, как поджимаются мышцы и обостряется внимание.
- Сто второй, включить форсаж: высота пятнадцать тысяч!
- Форсаж включен!!
Внешне это просто: рычаг оборотов двигателя повернуть до предела, нажим пальцем на гашетку - и у тебя в подчинении мощность почти двух двигателей.
Работа реактивного двигателя - пламя. В камерах сгорания ровный огненный поток, нагревающий воздух, который идет через РД сотнями кубометров, являясь главным рабочим телом. Полет на пламени, на энергии управляемого пожара, которая рождается в реактивном сопле. Кто из летчиков его возраста в тридцатые и сороковые годы думал или надеялся дожить до нового века в авиации, когда полет на энергии реактивной струи станет привычной повседневностью!
