Такой исход тем более кажется неубедительным, что Гончаров показал в романе, как сама «бабушкина правда» лежит в обломках…
Образ Веры в финале романа противоречив: Вера осудила свою гордость, и ее прежние независимые стремления как бы угасли. Но вместе с тем чувствуется, что она лишь внешне, временно примирилась со своей участью и окружающим.
Образ Веры полон глубокого драматизма. Она не находит избавления от тревожных вопросов жизни. Несомненно, она не найдет подлинного счастья и с Тушиным — этим, с точки зрения романиста, героем современности. В рукописи романа этот мотив был первоначально очерчен гораздо сильнее.
В истолковании образа Веры самим художником сказалась и известная ограниченность в знании новой, современной жизни. «Дальше Вере итти некуда — сами вы сознаетесь, что ничего еще не выработалось», — писал он в 1869 году Ек. П. Майковой.
Гончаров признавался, что он не смог показать другого пути Веры, так как до этого «не дописался», оставив это «на долю другим, молодым и свежим силам».
Спор между Верой и Марком Волоховым романист рассматривал, как конфликт двух лагерей русского общества. В предисловии к «Обрыву» он писал: «Спор остался нерешенным, как он останется нерешенным — и не между Верой и Волоховым, а между двумя аренами и двумя лагерями».
По первоначальному замыслу романа, возникшему у Гончарова в 1849 году, финал романа был совсем иным. Иной исход был и у Веры.
«У меня, — писал Гончаров Ек. П. Майковой в 1869 году, — первоначально мысль была та, что Вера, увлеченная героем, следует после, на его призыв, за ним, бросив все свое гнездо, и с девушкой пробирается через всю Сибирь».
Это очень важное признание. Оно свидетельствует о том, что начальный замысел «Обрыва» был тесно связан с идейной атмосферой сороковых годов. Осуществление этого первоначального замысла поставило бы, несомненно, образ Веры, по своей прогрессивной общественной значимости, в ряд таких героических образов русских женщин, как Елена из «Накануне» Тургенева, как некрасовские «Русские женщины». Однако этот замысел не нашел своего воплощения.
Вместе с тем, даже в рукописных вариантах романа, написанных в начале шестидесятых годов, в образе Веры более решительно подчеркнуты черты, характеризовавшие ее передовые стремления, ее смелый и независимый взгляд на жизнь, на общественные и личные права женщины. Интересен с этой точки зрения, например, вариант XV главы третьей части (где рассказывается о чтении старого «нравоучительного» романа):
«— А ты что скажешь, Верочка? — спросила бабушка.
Та молчала.
— Скажи что-нибудь.
— Что, бабушка, сказать, вот брат сказал: дичь.
— А у него все дичь: он сам сочиняет книжки. А ты скажи свою критику, как тебе показалась история.
— Глупая, бабушка, история. (Неправда.)
— Отчего же глупая, и кто глуп: все лица или сочинитель?
— И сочинитель, и лица.
— Чем же лица глупы?
— Как же терпели такую пытку над собою?
— А что им делать? Страсть сильна: они не могли одолеть ее и поплатились на всю жизнь. Что было им делать?
— Бежать! — вдруг сказала Вера.
Бабушка окаменела, а Райский вдруг вскочил с дивана и разразился гомерическим смехом. Вера, как кошка, шагнула за дверь и исчезла».
В опубликованном тексте эта сцена выглядит по-иному. Вера уже не говорит решительного слова «бежать» и не уходит столь демонстративно из комнаты.
Насколько иначе романист стал рисовать Веру в шестидесятых годах, свидетельствует и другой факт. В первоначальной «программе» романа Вера по своим убеждениям не расходилась с любимым ею человеком (на место которого впоследствии стал Марк Волохов) и даже отправлялась за ним в ссылку, в Сибирь. В писавшемся уже в шестидесятые годы романе отношения между ней и Волоховым основаны не на сходстве, а на глубоком различии их убеждений. «Я хотела, — говорит Вера Волохову, — сделать из тебя друга себе и обществу, от которого отвела тебя праздность; твой отважный, пытливый (блуждающий) ум и самолюбие».
Эта фраза отсутствует в печатном тексте романа, но мотив, выраженный в ней, Гончаров сохранил.
Из всего этого видно, что в первоначальной «программе» романа Вера (сороковые-пятидесятые годы) представляла собою более цельный характер, нежели как он обрисован в романе.
Однако, несмотря на существенные изменения, которым подвергся характер Веры в шестидесятых годах, на решающих этапах работы над «Обрывом», этот образ все же отличается глубокой правдивостью и реалистической силой и является одним из самых замечательных созданий художественного таланта Гончарова. Именно образ Веры наиболее ярко и полно выражает в романе идею пробуждения русской жизни (в том духе, как понимал эту идею писатель). Ее стремление к «новой жизни» и «новой правде», ее живой и независимый ум, гордый и сильный характер, нравственная чистота — все эти черты сближают и роднят Веру с передовой молодежью шестидесятых годов. В. Г. Короленко в своей статье «И. А. Гончаров и «молодое поколение» (1912) писал, что в образе Веры ярко выражено то, что «переживало тогдашнее «молодое» поколение… когда перед ним впервые сверкнул опьяняющий зов новой, совершенно новой правды, идущей на смену основам бабушкиной мудрости»[205]. Если в бабушке, по словам Гончарова, выразилась «вся старая русская жизнь», то в Вере он видел «едва зеленеющие побеги» новой жизни.
Создав образ Веры, Гончаров осуществил свою заветную и давнюю мечту о «светлом и прекрасном человеческом образе», который, по его признанию в одном из писем к И. Льховскому (июль 1853 года), вечно снился ему и казался недостижимым.
* * *
В предуведомлении к журнальной публикации «Обрыва» «От автора» Гончаров указывал, что «в программе романа, набросанного еще… в 1856 и 1857 годах, не было фигуры Марка Волохова» и что «под конец романа, начатого давно и конченного недавно», эта личность приняла «более современный оттенок».
Впоследствии Гончаров неоднократно высказывался по поводу возникновения и эволюции этого образа. Так, в статье «Намерения, задачи и идеи романа «Обрыв» он писал: «В первоначальном плане романа на месте Волохова у меня предполагалась другая личность — также сильная, почти дерзкая волей, не ужившаяся, по своим новым и либеральным идеям в службе и петербургском обществе, и посланная на жительство в провинцию, но более сдержанная и воспитанная, нежели Волохов… Но посетив в 1862 году провинцию, я встретил и там и в Москве несколько экземпляров типа, подобного Волохову. Тогда уже признаки отрицания или нигилизма стали являться чаще и чаще…
