Что это он так неожиданно вспомнил о Зорьке Нерославском?
Муфту сцепления для неисправного бронетранспортера мы ему и так достали. А вот о своей любимой рыжей женщине он не заговорил ни разу.
Предновогодняя кутерьма укорачивала дни. В самый неподходящий момент рабочего часа примчался на своем трофейном мотоцикле Нерославский, мой однокашник по военному училищу, вид у него был такой, словно ему только что удалось вырваться из душегубки: глаза как бильярдные шары в атаке, небритый, чего раньше не бывало, без головного убора, густые волосы торчат во все стороны, одежки нараспашку, даже комбинезон не застегнут от самой ширинки… И не поздоровался…
… Вестибюль клуба военного училища был плотно увешан наглядной агитацией. Кажется, уже шел ноябрь 1941 года. В толчее и сутолоке множества абитуриентов и снующих между ними порученцев с бумагами ко мне подошла женщина. Лет ей было за сорок, уже чуть седоватая, из тех, которых почти не осталось, грациозная, с особым чувством покоя и достоинства. Она назвалась Надеждой Николаевной и спросила: «А тебя как зовут?» Провела ладонью по моей щеке, получилось это у нее очень нежно. А потом сразу попросила познакомиться с ее сыном и позвала его: «Зорька, подойди к нам». С чуть толстоватым мягким носом, губастый, как сытый крупный кутенок хорошей породы, он поздоровался со мной, словно не руку, а лапу дал. «Вы постарайтесь не терять друг друга из виду. Мне кажется, что вы сойдетесь…» Надежда Николаевна держала нас обоих за руки. «А мы уже сошлись», — сразу сказал он вполне доброжелательно и засмеялся.
И вот мы вместе отправились на войну и собирались воевать там с лютым врагом, но пока сами еще не знали, как это делается. С того часа мы действительно надолго с ним не расставались. Нас разводило и сводило снова. И в военном училище очутились вместе, и в танковый корпус хоть и разными путями, а попали оба (но это уже по сговору). Он был начальником связи батальона в танковой бригаде, и наши теперь уже боевые пути-дороги непрестанно пересекались, а как только мы выходили из боя или откатывались на отдых, на пополнение, мы тут же искали друг друга и находили. Мы никогда не задумывались, кем мы приходимся друг другу, но окружающие считали нас закадычными друзьями.
Нерославский сидел в седле тяжелого трофейного мотоцикла как-то боком и нетерпеливо ерзал:
— Ты как там будешь? — крикнул он издали. — Долго?.. Очень нужно!
Зорька привез письмо от своей жены.
Мы всегда звали его так, как еще тогда, давным-давно, на сборном пункте в клубе называла его мама, — Зорька.
… Он и Соня поженились в конце сорок третьего года, когда Нерославский ездил в московскую командировку. А влюбились они друг в друга еще в школе. В холодной военной Москве она стала его женой. Правда, за три дня до этого события он чуть не женился на ее подруге. «Но это было какое-то тыловое недоразумение, — рассказывал он и сконфуженно улыбался. — Эта подруга сказала, что Соня укатила в эвакуацию, а она-де только и делает в Москве, что ждет меня на предмет осуществления несбыточной мечты…» Но Сонечка почувствовала что-то неладное, или кто-то сообщил ей, она прибежала от своей двоюродной тетки, ничего не стала выяснять, взяла его за руку и увела к себе (ее родители действительно были в эвакуации).
Соня и Зорька были созданы друг для друга, как принято говорить в мечтательной молодости, и не они решали, кому за кого выходить, все это, казалось, было решено давным-давно за них и без них, а им оставалось только упасть друг другу в объятия и постараться как можно дольше не отпускать свою любовь. По крайней мере, до тех пор, пока не отнимут. Они так и сделали. Они не отпускали один другого ни на минуту… Правда, по причине обоюдной невинности и совершенного невежества Зорька и Сонечка поначалу целые сутки не могли толком разобраться и определить, что же такое муж и жена в первую брачную ночь… Было много недоразумений, излишние порывы темперамента, и каждый винил только себя. Зато когда разобрались, трое суток не могли оторваться друг от друга, забыли о завтраках, обедах, ужинах и, попросту говоря, не вылезали из постели (спасибо майору, помпотеху бригады, за глубину сочувствия и проникновение в суть обстоятельств — ведь в командировке он был его прямым и единственным начальником). А вот по истечении четырех или пяти суток (тут постоянно присутствовал какой-то арифметический сбой) обнаружилось, что с мужем случилось что-то страшное… Испугались до полусмерти… Казалось, произошло непоправимое!.. Еще через сутки он очутился в кабинете знаменитого врача, приятеля его отца. Профессор быстро разобрался в симптомах внезапной болезни и назначил сокрушительное лечение: пять суток спать молодоженам порознь, и не меньше, а то на всю жизнь!.. Да-да… И обязательно принимать пищу три раза в день, желательно побольше и калорийную. «Беда-горе!.. Увы, нам, увы! Мне осталось всего пять суток!..» — прошелестел муж-фронтовик. Профессор пошел на уступку и переназначил: четверо суток, но стопроцентный карантин. А когда эти проклятые четверо суток прошли точно по часам, то осталась всего одна ночь, которую они опять провели вместе до одури, до затмения, до… Вот и все, вот и вся супружеская жизнь. По дням, по часам.
Сонечка писала Зорьке: «Москва дает сразу по два, а то и по три салюта в один вечер. Так что мы уже не на все ходим». Вот тебе раз! Знали бы они, во что обходится каждый этот московский салют!
Она ему писала, что собирается встретить новый, 1945 год в какой-то замечательной компании архитекторов на даче под Москвой.
— Запах Победы! — Зорька орет и размахивает длинными руками. — Всё! Всё! Знаю я эти дачи с молодыми архитекторами! — Даже не орет, а беснуется, это вообще не он, кто-то совсем другой. Это война через него прошла и изгаляется предельной пошлостью и возмутительной ревностью.
— Хватит! Перестань! — это уже я ему. — Ну чего тут особенного? Ну встретит весело Новый год! Какого черта? Окунись головой в снег и очухайся. Тебе потом самому стыдно будет. Опомнись, ты же из Тургеневых! Ты же потомок!
— Да, — сразу согласился он и добавил: — По материнской линии. Но знаешь, у меня внутри сегодня и все последнее время что-то не так… Ералаш..
Ведь это о нем говорил Зайдаль: «Воинство, вы посмотрите на Зорьку Нерославского — он среди нас отмечен избранностью. Он, может быть, один среди вашего общества знает, что такое настоящая, вовремя выкованная любовь! Завидуйте ему черной завистью! Смотрите ему в глаза: там сверкают звезды мира. И неспроста он всегда сияет, как будто каждый день в его душе праздник. Завидуйте ему и учитесь, архаровцы».
