— Вы не кричите! — взбеленился вдруг лейтенант. — А то я патруль вызову.
Станция Кощенки действительно была занята немцами. Миронов узнал об этом еще утром. Для того чтобы вразумить лейтенанта, он решил вмещаться.
— Капитан правильно говорит. Туда уже грузы направлять нельзя.
— Но и здесь запрещено выгружать, — огрызнулся было лейтенант, но внушительная выправка Миронова и две шпалы на петлицах произвели на него должное впечатление. Миронов спокойно разъяснил, что армии отводят на восток, следовательно, и военные грузы надо направлять обратно.
— Обратно?! — хмуро заметил лейтенант. — Обратно нельзя, там дорогу разбомбило.
— Тем более надо выдать здесь!
— А пусть, вывозите, — махнул рукой лейтенант. — Только забирайте все, а то у нас платформы забиты.
Момент для получения подков был самый подходящий. В голове Миронова сложился простой план: как можно скорей узнать, кому принадлежат обнаруженные Доватором подковы, и в зависимости от этого действовать.
— Выгрузка запрещена, а на платформе гора подков! Такой товар можно было где угодно выбросить, — заговорил Миронов, когда разошлись командиры.
Где выгружены подковы и выгружены ли они вообще, Миронов и понятия не имел.
— Мне нужно туда пойти, — добавил он требовательно.
— За этот груз я не отвечаю, — проговорил лейтенант обрадованно, там полковник есть. Представитель армии..
— Какой армии?
— Извините, не могу знать, — ответил лейтенант и охотно объяснил, где разыскать полковника и как пройти на товарную платформу.
На площадке, около штабелей новеньких ящиков, лежали груды подков. Рядом стоял часовой. Сухой и крепкий, с ветерком морозец заставил его поднять воротник шинели и усердно притопывать ботинками. На Миронова боец не обратил ни малейшего внимания: очевидно, приветствовать снующих взад и вперед по платформе командиров и начальников разных рангов ему просто надоело.
— Черт знает куда выгрузили! — нарочито громко проговорил Миронов, доставая портсигар.
В данном положении часовой играл решающую роль. На всякий случай Миронов дал ему понять, что имеет к грузам прямое отношение.
— Вы о чем, товарищ майор? — спросил часовой, не без интереса поглядывая на толстую папиросу, которую Миронов вытащил из портсигара.
— Да вот подковы хотел грузить, а, видно, придется их сначала вытаскивать на конец платформы, — ответил Миронов.
— Зачем вытаскивать, когда вагонов нету, машины могут подъезжать прямо сюда. По шпалам.
— Сюда? — показывая на блестящие рельсы, спросил майор и чиркнул спичкой.
— Так точно, сюда. Здесь курить нельзя, товарищ начальник.
Часовой, перехватив рукавицами винтовку, показал на плоскую тесовую крышу пакгауза. Огромными буквами там было намалевано: «За курение трибунал!»
— Виноват! — Миронов смущенно спрятал портсигар в карман.
— Сюда можно прямо на машинах, — добродушно подтвердил часовой, встряхивая застывшими плечами. — Вы уже оформили?
— Нет еще… — сухо отозвался Миронов.
— Тогда идите к полковнику. Тут совсем недалеко.
Часовой обстоятельно, с ненужными подробностями, начинавшими раздражать Миронова, объяснил, как и что необходимо сделать для получения подков.
Лавируя среди военных, толпившихся на крыльце небольшого домика, Миронов пробрался в кабинет полковника.
За столом в новеньком, с иголочки, кителе сидел упитанный человек в звании полковника с обрюзгшим, нездоровым лицом и что-то писал.
Когда вошел Миронов, он даже не поднял головы, а только обратным концом ручки почесал приплюснутый нос со шрамом на переносице и продолжал писать.
— Здравствуйте! — сказал негромко Миронов.
В ответ полковник прошептал что-то невразумительное глухим, надорванным голосом. Через минуту, вскинув на Миронова тусклые, похожие на стертые монеты глаза, спросил:
— У вас наряд? Какая часть?
— Я насчет подков, — осторожно ответил Миронов.
— Берите…
Полковник вялым движением руки снял с зазвеневшего телефона трубку.
— Холостяков слушает! Неизвестно! Путь разрушен. Все будем отправлять на станцию Высокое. Забирайте на машины. Вам, значит, подковы? — повесив трубку, обратился Холостяков к Миронову.
— Да, мне нужны подковы.
— Сколько?
— Заберу все.
— Очень хорошо. Берите все. Наряд есть? Наконец-то я разгружу площадку.
— У меня, собственно, не наряд, а требование.
Миронов протянул бумажку.
— Пусть требование… Все равно.
Но взглянув на бланк требования, Холостяков быстро написал разрешение и размашисто подписался.
Миронов был крайне удивлен той легкостью, с которой совершилась операция. Он уже торжествовал, воображая, как обрадуется Доватор. Но неожиданно все переменилось. Вручая документы Миронову, Холостяков случайно покосился на подпись генерала и торопливо отдернул руку с бумагами.
— Доватор? — спросил он.
— Да, генерал Доватор.
Миронов заметил, как лицо Холостякова вдруг стало тупым и холодным. Шрам на переносице покраснел.
— Генерал Доватор, — процедил он сквозь зубы. Швырнув требование на стол, он резко спросил: — В какую армию входит ваше соединение?
Миронов ответил, что кавалерийские дивизии сейчас находятся в резерве фронта.
— Ну и получайте там. Ваш генерал думает, что он мудрец, а здесь дураки сидят, — и Холостяков размашисто перечеркнул свою подпись на требовании.
Миронов недоуменно молчал. Он не знал, что Холостяков был когда-то обижен Доватором. Увидев, что Доватор уже в звании генерала, Холостяков вскипел. Ему казалось, что его обошли, унизили и даже чего-то незаслуженно лишили. «Люди получают генеральские звания, а здесь вот сидишь на проклятых грузах — ни уму, ни сердцу». Недавнее повышение в звании его уже больше не удовлетворяло.
— Что это значит, товарищ полковник? — резко спросил Миронов, возмущенный таким неожиданным поворотом деда.
— А то, что ваш генерал обязан знать порядок материального обеспечения. Раз его части находятся в распоряжении штаба Западного фронта, то и пусть получает из фронтовых резервов.
— Но вы не можете использовать такого количества подков. — Миронов старался говорить мягко, несмотря на то что волнение его дошло до крайней степени.
— Вам этого не дано знать!
Холостяков небрежно отодвинул требование на край стола, как бы подчеркивая этим, что разговор окончен.
Но интендант Миронов был человек не такой, чтобы отступиться. Да и нельзя было возвращаться без подков. Приказание Доватора было категоричным, и Миронов сам понимал, что положение создалось катастрофическое: на раскованных конях воевать нельзя. Поведение полковника было ему совершенно непонятно. Обстановка сложилась так, что отступающие войска не успевали вывозить даже такие грузы, как боеприпасы и продовольствие. Пакгаузы были забиты всевозможным снаряжением. На путях стояли десятки неразгруженных эшелонов. Железнодорожная магистраль почти ежедневно подвергалась бомбардировкам. Все это Миронов с большим тактом старался внушить Холостякову, но его слова натыкались на тупое упрямство. Полковник был неумолим.
