Ее нравственная позиция была единственно возможной для человека, который о своем призвании сказал так:
И есть ли в жизни большая награда,
Чем верность одержимости своей?
А сама эта позиция выражена с предельной лаконичностью и силой:
Он мучился и созидал добро,
И воевал со злом. Он был поэтом.
Тут уместно сказать об одном, становящемся все более редким, качестве стихов Ирины Озеровой: они кратки, они немногословны.
Как часто изводятся нынче многие десятки, даже сотни строк, чтобы выразить мысль, для которой и одной-то строфы много. У Озеровой же редко какое стихотворение длиннее двадцати–двадцати четырех строк, и при этом сколько мыслей! Эта краткость, строгая ясность, лапидарность стиля роднят ее с «королевой Анной», как сказала Ирина Озерова об Анне Андреевне Ахматовой в одном из своих стихотворений. Недаром великая Анна любила и ценила поэзию Озеровой, дарила ее своей дружбой.
И еще одну черту Ирины Озеровой необходимо выделить – творческую бескомпромиссность. Как поэт она всю недолгую жизнь шла своим путем, не искала легких, проторенных дорог. Муза Озеровой лирична и философична в одно и то же время, а философия ведь подразумевает наличие собственных мыслей, своего угла зрения на острейшие проблемы человеческого бытия. У Ирины Озеровой это было, и она умела облечь свои мысли в строгую, порою блестящую поэтическую форму. Как для всякого серьезного писателя – поэта или прозаика безразлично, – для нее главное было написать, создать, а не поскорее увидеть свое создание напечатанным. Она была очень строга к себе. Строга и бескомпромиссна. Поэтому так мало сборников собственных стихов успела она издать при жизни.
Одержимость не давала Ирине Николаевне провести ни одного дня без поэзии. Она много и хорошо переводила. Круг ее интересов как переводчика весьма широк: от Байрона, Гюго, Бодлера и Эдгара По до Рильке, Расула Гамзатова и поэтов Чечено-Ингушетии.
«Я давно мечтаю попробовать свои силы в переводах из грузинской поэзии, – сказала она как-то, – но всякий раз неуверенность охватывает меня. Ведь грузинская поэтическая культура – это такая вершина! К ней надо подойти во всеоружии. Я непременно приеду к вам, когда почувствую себя готовой».
И она осуществила свою давнюю мечту: побывала в Тбилиси, завязала творческие контакты, с жадной любознательностью знакомилась с памятниками старины, посещала древние храмы, музеи, старалась вникнуть в наш быт, традиции, постичь национальный дух грузинского народа. Увы, жить ей оставалось уже немного… Это слово горького прощания хочется закончить ее собственными строками из стихотворения «Поэт»:
В постели умирал, бывал убит,
То на дуэли, то ударом в спину,
Бывал прославлен и бывал забыт…
Но до сих пор перо его скрипит,
Но до сих пор свеча его горит,
Оплывшая всего наполовину.
«Кавкасиони», выпуск второй, 1984 г.
«Женщина! Слушай мою бестолковую исповедь…»
Женщина! Слушай мою бестолковую исповедь.
Если не нравится – можешь из памяти выставить.
Если не хочется – можешь со мной не водиться.
В водопроводе свежа и прохладна водица.
Кран отверни, и лицо освежи и нечаянно
Смой мое прошлое, а заодно и отчаянье.
Милая женщина! Ты родилась слишком поздно,
Вот отчего мы погибнем не вместе, а розно.
13.10.1964
«Случилось чудо! Женщина одна…»
Случилось чудо! Женщина одна
В одно мгновенье стала так близка мне,
Как будто рядом наши имена
Зарублены на дереве и камне.
Та женщина… Что я скажу о ней?
Я сам не знаю, что об этом знаю.
Она – как Время, а сказать верней,
Сама сквозь Время движется сквозная.
А может быть, я не привык еще
К присутствию ее души и плоти.
Пускай она, уткнувшись мне в плечо,
Задремлет в реактивном самолете.
И поплывет в серебряном дыму
Навстречу нам земное притяженье.
А я ребенка на руки возьму,
Рожденного в ее воображенье…
8.11.1064
Юнна Мориц. На грани выдоха и вдоха
На грани выдоха и вдоха есть волна,
где жизнь от видимости освобождена,
упразднены тела и внешние черты,
и наши сути там свободно разлиты.
Там нет сосудов для скопления пустот,
и знак присутствия иной, чем здесь, и счет
не лицевой, не именной, и только ритм
там раскаляется и звездами горит.
На грани выдоха и вдоха есть волна,
где жизнь, как музыка, слышна, но не видна.
И там поэзия берет свои стихи.
И там посмертно искупаются грехи.
1984 г.
Николай Глазков. «Поэт пути не выбирает…»
Поэт пути не выбирает,
Диктуют путь ему года.
Стихи живут, и умирают,
И оживают иногда.
Забыться может знаменитый
Из уважаемых коллег,
И может стать поэт забытый
Незабываемым вовек.
Елена Пучкова
Памяти Ирины Озеровой
Жизнь проходит. Остались в прошлом,
Пошлом, словно блатной юнец,
Отец, любимый, родня, собака…
Однако это еще не конец.
Свинец ударов судьбы, клоака
Жизни тошной остались в прошлом.
А мама рядом. И, словно живая,
Переживает мои невзгоды
Все эти годы. Значит, нас двое.
Вдвое сильнее я в непогоду,
В угоду ненастьям как пес мой не вою,
В стихах ее силу и веру черпая.
И дочь подрастает. Надеюсь, что, все же,
Сможет дочка меня понять,
Принять мою веру, прощать сумеет
Тех, что не смеют ее прощать.
И станет дорога ее яснее,
Я с ней буду рядом в пути этом сложном.
1990 г.
Памяти русского поэта Ирины Озеровой
Пока существует насильственная смерть,
Поэты должны умирать первыми.
Элюар
Пепел Клааса стучит в мое сердце.
Шарль де Костер, «Легенда об Уленшпигеле»
Костер потух. Под ним остыли камни.
Оставили престиж жестоких гнезд
Зеваки, затворили в мире ставни.
В звериной темноте лишь холод звезд.
Итог суров – еще один подвижник
Дал миру искаженному пример
Прямого отраженья. Взят барьер.
Но отозвался гордый дух не книжно-
Газетным славословьем – стуком пепла
В сердцах всех тех, в ком у костра окрепла
Решимость вслед идти путем одним.
Не слепо счастье – вот его секреты:
За счастье жить сгорают все поэты,
Счастливые сожжением своим.
15.02.84
Ирине Николаевне Озеровой
