Пепел Клааса стучит в мое сердце.
Шарль де Костер, «Легенда об Уленшпигеле»
Костер потух. Под ним остыли камни.
Оставили престиж жестоких гнезд
Зеваки, затворили в мире ставни.
В звериной темноте лишь холод звезд.
Итог суров – еще один подвижник
Дал миру искаженному пример
Прямого отраженья. Взят барьер.
Но отозвался гордый дух не книжно-
Газетным славословьем – стуком пепла
В сердцах всех тех, в ком у костра окрепла
Решимость вслед идти путем одним.
Не слепо счастье – вот его секреты:
За счастье жить сгорают все поэты,
Счастливые сожжением своим.
15.02.84
Ирине Николаевне Озеровой
Не поводырь, а старший друг и брат,
Не скатерть-самобранка – крепкий ранец.
Гвоздика, а не экзо-померанец.
И вечный бой, анне шутов парад.
На жизнью унавоженном пути
Добавить грязи – слишком мало чести.
И редко счастье освящает вместе
Соратников. Но должен ты дойти,
Порою преступив чрез вдохновенье.
Жизнь – не базар, но свыше откровенье,
Где выбрать смерть – единственное право.
Лишь этим ты возвышен над скотом —
Достойно пасть, а не с открытым ртом
Как Брейгеля слепцы лететь в канаву.
Янв.–фев. 1984 г.
Светлой памяти Ирины Озеровой[5] (1) / из цикла «Соприкосновение»
Из далекой юности
– 1 —
Как Сапфо[6] мне любовь не воспеть:
ни таланта, ни страсти гречанки.
Я в любви буду только сопеть,
чтоб не стать проигравшим в «молчанке».
А хотелось бы, честно скажу,
разделить славу Анакреонта.
Но не знаю в любви куражу,
ни взаправду, ни даже для понта.
Похоть только свою ублажу:
в нашем веке другие законы.
Про обычаи и не скажу —
мы не молимся ведь на иконы.
И поэтому буду писать
не о птичках, сидящих на ветке[7].
Мне сюжетов стихов не искать —
несть числа им в делах пятилетки
да и в той, неостывшей войне,
от которой свербящие раны.
О любви? Нет, не пишется мне.
Для меня это, может быть, рано.
Лето 1951 г., после 9-го класса
Светлой памяти Ирины Озеровой* (2) / из цикла «Соприкосновение»
Безвременно ушедшей дорогой Ире
Расскажи, какие взяты рубежи?
Не расскажешь!
И стихом итожа жизнь,
в книжку не завяжешь.
В переводах утопать
больше ты не будешь.
И не будешь проклинать
серость буден.
Со стихом обручена
в жизнь вступала.
Но нерадостно она
повстречала.
И, изрядно потрепав,
на рога поддела.
Сколько, Боже, славных пав
ты уже уделал!
Как коварный женишок,
много обещаешь.
А потом на посошок
жизни отымаешь.
1984 г.
С большой скорбью узнал о том, что Ирина ушла…
Не в силах употребить другое, обывательски более точное слово. Да, в сущности, оно было бы и неверным, потому что поэт не умирает. Остается его главная суть, его, как говорят евреи «мицве» – та плата, которой он рассчитался с Господом за дарованную ему жизнь. А Ирина внесла плату полновесную – свои стихи, которые есть настоящая поэзия.
Да, Ирина Озерова была настоящим поэтом, поэтом с большой буквы и такой останется в русской литературе. Более того, поэзии ее уготована судьба, которой при жизни, увы, она не удостоилась, по причинам к литературе никакого отношения не имеющим.
Творческая бескомпромиссность – одно из главных свойств настоящего писателя будь он поэт или прозаик. Она приобретает особенное значение в исторические эпохи. Этим свойством Ирина Озерова обладала в полной мере. И оно ставит ее в одну, пусть не очень многочисленную, когорту блистательных русских литераторов, которые спокойно и смело будут смотреть в глаза потомкам.
Леван Хаиндрава,16 февраля 1984 г.
Джим, син – буквы арабского алфавита, – «икс», «игрек».
Хедив – египетский вассал Османской Империи.
Патикабеллам – куски сахара, сваренные с фруктовым соком, ритуальное блюдо.
Пайта – верхний край сари, перекидываемый через плечо.
Ирина Озерова – поэт и переводчица (см. «Строфы века-1» под редакцией Евг. Евтушенко, стр. 786; «Строы века-2» под ред. Евг. Витковского); школьниками-старшеклассниками вместе посещали литературный кружок при Воронежском Доме пионеров.
Ира принесла в кружок томик В. Вересаева с переводами др. греческих поэтов и предложила написать что-то о любви; «молчанка» – была такая забавная игра.
В томике юбилейного издания А. С. Пушкина прочли «Царь Никита и его сорок дочерей».
