– Жив-здоров, привет передает. Так что бывай – не кашляй. Я тебе на днях еще раз позвоню – узнаю насчет нового массажиста.
И Зольский, повесив трубку, покинул переговорную кабинку.
Выйдя на вечерний проспект Калинина, он закурил сигарету. Прямо перед ним, через дорогу, горел огнями ресторан «Прага», а слева сиял неоновой афишей кинотеатр «Художественный». На афише красовался огромный плакат нового фильма «Жизнь на грешной земле» с Анатолием Кузнецовым в главной роли. «Надо будет сходить с женой на эту картину – она Кузнецова любит. Да и я к нему неравнодушен. Как же он Сухова сыграл в «Белом солнце» – пальчики оближешь. Даже не предполагал, что он так может», – думал Зольский, делая глубокую затяжку. После чего он зашел под арку и неспешным шагом направился домой, в Мерзляковский переулок. А пока шел, мучительно размышлял над последним сообщением Собко.
«Он упомянул про некоего Оленюка, который пытал его по поводу смерти массажиста. И ко мне сегодня заходил Оленюк – сыщик из Киевского угро. Судя по всему, это одно и то же лицо. Интересно, зачем он приехал в Москву? Однозначно, не для того, чтобы делиться передовым опытом с московской милицией. На меня они вышли понятно почему – я разговаривал с тем милиционером, который задержал Пустовила. Но улик против меня никаких нет – разговор тот длился чуть больше минуты. И ничего подозрительного я в нем не говорил. Более того: поручился за Пустовила, чтобы его отпустили. Хотя вели себя эти следаки как-то настороженно. Подозревают? Вполне может быть. Только улик у них против меня нет и быть не может. Или это Моченый все-таки какой-то след оставил?»
Подумав об этом, Зольский остановился, не донеся сигарету до рта. Его внезапно пронзила страшная мысль.
«А ведь этот Оленюк приехал в Москву не за мной, а за Моченым. Видимо, этот бывший боксер все-таки где-то облажался. Наследил, сука, в Киеве, вот этот сыскарь теперь здесь и ошивается – ищет выходы на него. Ну, точно, как же я сразу не сообразил. Если этот розыскник столь прыткий, то не сегодня, так завтра он железно на Моченого выйти может. А через него и на меня. Да, Ленчик, не надо было тебе Пустовила трогать. Но уж больно большим был соблазн – тридцать тысяч в наше время на земле не валяются. Тем более деньги явно «левые», незаконные – про такие в милицию обычно не заявляют. Да еще если знаешь, где эти деньги лежат – Пустовил ведь всегда в одной и той же гостинице и в одном номере останавливается. Вот и не удержался. Тут еще зима на носу и Ларочка ныть начала: хочу, мол, новую шубку из песца. Как тут устоять? Вот что значит иметь молодую любовницу – чего только не сделаешь, чтобы она тебя хорошо ублажала. Эх, все говно в этой жизни происходит из-за баб! Хочешь перед ними форсануть, а это вон как порой оборачивается. Однако, что сделано, то сделано. Надо думать, как ниточки к себе обрубить. Впрочем, чего думать – путь-то всего один. Надо Моченого замочить – и концы в воду. На нем все ниточки и оборвутся».
Подумав об этом, Зольский выбросил сигарету в сторону и бодрым шагом зашагал по направлению к своему дому.
9 октября 1973 года, вторник, Москва, Старая площадь, кабинет Леонида Брежнева
Когда Юрий Андропов вошел в кабинет генсека, держа в руке цилиндрический футляр для чертежей, Брежнев, увидев это, рассмеялся и сказал:
– Ну ты, Юрий, прямо, как заправский чертежник стал. Помнится, у нас на Днепровском металлургическом заводе имени Дзержинского, где я работал перед войной, с таким футляром ходил еврей Гебман – инженер по технике безопасности.
Улыбнувшись этому сравнению, Андропов молча снял крышку с футляра и извлек на свет свернутый в рулон кусок ватмана. Разложив его на столе – при этом на его углы положив тяжелые предметы со стола генсека – шеф КГБ сообщил:
– Вот, Леонид Ильич, плод нашей работы за последние полтора года.
– Что за работа, Юрий? – спросил генсек, доставая из кармана пиджака футляр с очками.
– Помните, как-то я рассказывал вам, что мы раздобыли сведения о том, что в нашей стране существует подпольный тотализатор? Его участники делают крупные денежные ставки на результаты футбольных матчей в высшей лиге.
– Да, был такой разговор, – кивнул головой Брежнев, водрузив на нос очки.
– Это – план-схема того самого тотализатора, раскинувшего свои сети в нескольких крупных городах страны.
Склонившись над схемой, Брежнев стал внимательно ее рассматривать.
– Надо же, эта штука есть не только в Москве, но даже в Киеве, Ташкенте и Ереване? – удивленно воскликнул генсек, поднимая глаза на Андропова.
– Они объединились в единую систему два года назад, а до этого существовали автономно, – сообщил шеф КГБ. – Именно с этого момента мы за них и взялись.
– Каким образом?
– Внедрили в московскую систему своего агента.
– Судя по всему, толковый мужик?
– Не жалуемся. И оперативный псевдоним у него красивый – «Огонек».
– Значит, с огоньком работает, – улыбнулся генсек, снова склонившись над схемой.
– Интересная география у этой организации, – вновь произнес генсек, водя пальцем по ватману.
– Все очень просто – это республики, которые имеют футбольные команды, представленные в высшей лиге.
– А почему нет Минска – там ведь тоже в футбол играют? – поинтересовался Брежнев.
– У них теневая экономика слабенькая – не дает ей Машеров развернуться, – ответил Андропов.
– Тогда почему на схеме нет Баку – там, вроде, с этим делом все в порядке?
– Был там тотализатор, но два года назад закрылся, – сообщил шеф КГБ. – Алиев его закрыл, перекрыв денежные потоки. Он и свою команду «Нефтчи» специально в первую лигу в прошлом году отправил, чтобы у местных нуворишей не было соблазна вновь реанимировать тотализатор.
Чекист Гейдар Алиев пришел к власти в Азербайджане в 1969 году по предложению Андропова. И начал активную борьбу по разгрому клановой системы, которая пустила в этой республике глубокие корни. Разгромить ее полностью цели не ставилось в виду ее невыполнимости, однако приструнить теневых воротил, которые покупали даже высшие партийные, государственные и хозяйственные должности, требовалось – слишком далеко там дело зашло. В итоге нахичеванский клан Алиева взял контроль над всей республикой и подчинил себе другие влиятельные кланы: шушинский («аристократический», традиционно находившимся у власти), гянджийский, шекинский, апшеронский. А поскольку футбол был тесно завязан на политику, Алиев решил пожертвовать «Нефтчи» ради того, чтобы не участвовать (пока, во всяком случае) во всесоюзных клановых «разборках» на футбольном поприще.
– И как же «Нефтчи» чувствует себя в первой лиге? – поднял голову от схемы Брежнев.
