"Дармоедов до хрена. Вот один храпит. Толкнуть его, что ли?!"
Но подыматься с койки и босиком ступать по грязному полу было лень, и Ванька еще долго думал о своей жизни, о дурне-отце, который так глупо влип с кожей, и о танкистах, с которыми задирался в районном городке.
"Нет, этот год не проханже..." - решил про академию и тоже заснул.
Финский домик, понемногу выстывая, наполнялся дружным храпом и запахом молодых мужских тел, очень похожим на запах солдатской казармы, но все-таки не таким откровенным, потому что койки были в один этаж и стояли пореже.
Конец второй части
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
Восьмого марта, в понедельник, в доме отдыха устраивали бал, который ничем не отличался бы от обычных вечерних танцев, если бы не появились танковые офицеры и артиллерийские техники, с такими же, как у Курчева, погонами. Проходя по коридору в умывальную, Инга увидела трех танкистов. Они у окна о чем-то сердито разговаривали с двумя техническими офицерами. Инга была немного пьяна, потому что ухажеры кирпичниц принесли в комнату водки с консервами и уклониться по случаю праздника было невозможно. Она была пьяна и потому весела - ах, все равно наша жизнь пропащая! - и, увидя пятерых офицеров, подумала: может, и этот здесь.
- Ну, что вы, ребята, не поделили? - сказала для себя неестественно смело. - Идите в зал.
- С вами - с удовольствием! - ответил один.
- Сейчас, - она прошла в умывальную.
Когда минут через десять Инга возвращалась назад, этот технический лейтенант по-прежнему стоял у окна, танкистов уже не было, а у второго, маленького и лысоватого техника, под глазом оплывал фонарь.
- Поговорили? - улыбнулась Инга.
Она танцевала весь вечер с первым, очень красивым, но не очень разговорчивым офицером, и со вторым, которому посадили синяк и который поэтому был мрачен. Танковые лейтенанты больше не появлялись, и Курчева тоже не было. "Он, наверно, вообще не танцует", - подумала Инга, вспомнив его большие с круглыми головками нелепые сапоги.
Маленький с подбитым глазом офицер разошелся - стал вертеться бойчее (это был Ванька Секачёв) и покрепче сжимать Ингу, отчего ей было только смешно.
"Маленький пыхтелкин", - думала она.
Второй, красивый и молчаливый (Морев), ей нравился немногим больше, но она все же согласилась пройти с ними два километра до городка: вдруг удастся попасть в ресторан.
В ресторан уже не пускали, и они поплелись за ней назад в дом отдыха. Мороз к полуночи закрутил. Инге было жаль лейтенантов, и она гнала их домой в полк. С полкилометра они сопротивлялись, но потом проголосовали на шоссе и влезли в кузов затормозившей трехтонки. Так окончился праздник, и о Курчеве она не спросила.
После 8-го марта отдыхающие ходили с больными головами и опухшими лицами. Денег ни у кого не было. Прострадав два дня, ухажеры кирпичных девах заняли, наконец, у Инги полсотни на позднюю опохмелку, но она пить с ними не стала, а, надев лыжи, побежала вдоль магистрали на почту. Было морозно, но по накатанной лыжне бежать было хорошо. Оставалось всего пять дней и стало жаль ни на что истраченного отпуска.
"А что? Позвоню ему. Поговорим. Может быть, приедет. Кстати, и Теккерея привезет. Тут в библиотеке нету".
Телефонная девушка вскинула голову и неодобрительно поглядела на Ингу, когда та с лыжами подошла к ее окошечку.
- Это чергз "Ядро" надо, - буркнула, услышав адрес части. - Без денег, - отмахнулась от Ингиной трешки. - Сейчас соединю. Страдаешь?
- Есть немного, - в тон ответила Инга.
- На, говори, - просунула телефонистка в окошко нагретую трубку.
- Простите, это "Ядро"?
- Ну, "Ядро". А тебе чего? - ответил ленивый и грубый голос.
- Лейтенанта Курчева, пожалуйста.
- Какого еще лейтенанта? Нет у нас лейтенантов. Курчева? Курчев имеется. А по телефону лейтенантов не бывает.
В трубке на секунду замолчали, потом тот же голос, но гораздо тише спросил:
- Курчева там нету? - и ответил уже спокойней: - Сейчас переключим.
Опять что-то зашуршало, защелкало и бравый голос пропел:
- Рядовой Черенков слушает.
- Курчева можно? - опасливо повторила Инга.
- Курчева? Курчева опоздали, гражданочка. Лейтенант сегодня тю-тю - в отпуск отбыл.
- Куда? - не удержалась аспирантка.
- А вот это он уж вам сказать был должен. Мы не в курсе, - засмеялся рядовой Черенков и добавил потише и поглуше, видимо, кому-то на КПП: - Фря какая-то. Лейтенант ей колун повесил. Страдает.
Инга усмехнулась и просунула трубку в окошко.
- Переживаешь? - спросила телефонистка.
- Да нет. Это несерьезно.
Это, правда, было несерьезно, и Инга расстроилась только выйдя за пределы городка. Теперь ветер дул в лицо и идти вверх по шоссе было трудно.
На другой день в обеденный перерыв пришло письмо от матери:
"Девочка, дорогая!
Не знаю, огорчу тебя или обрадую - раньше тревожить не хотелось. Ты бы кинулась нас провожать, а ездить туда-сюда - не отдых. Так вот, Ингуша, мы с папой завтра уезжаем в Кисловодск. Всё - твоя Полина. Дай ей Бог здоровья! Достала две путевки - заметь, не курсовки, а самые настоящие путевки. Нам дадут отдельную комнату, и отец, наконец-то, по-настоящему отдохнет и подлечится. Сколько пришлось его уламывать, чтобы добился отпуска. В конце концов согласился попросить в деканате и, представь, его вполне заменили на март и начало апреля, а в августе он отработает в приемной комиссии.
Я очень рада, только немного тревожусь о тебе и еще беспокоит Вава. По-моему, у нее нелады с сердечно-сосудистой. Но ведь ее не расспросишь, вернее, она не ответит. Что поделаешь - возраст! Да и она герой. Все-таки восемьдесят четыре. Иногда мне кажется, что она моложе меня. Но что-то последние дни чаще молчит и нет-нет прикорнет с книжечкой, а читать - не читает. Ты, когда вернешься, не очень ее дразни. Впрочем, ты у меня умная, чуткая, и я это напоминаю тебе так, больше по старушечьей манере поучать. Будь здорова и не куксись.
Крепко тебя целую. Мама
Отец еще в институте, а то бы приписал несколько строк. Он по тебе очень скучает".
Инга перечла письмо дважды, собрала чемодан и, завещав четыре оставшихся ужина и три завтрака и обеда соседкам по комнате, с легким сердцем пошла на станцию. Никто ее не провожал.
"Не пришлась я тут, - подумала, усаживаясь в пустом вагоне. - И там я тоже не ко двору".
"Ну и ладно, ну и прекрасно. Хорошо бы еще Вава куда-нибудь уехала. Мне одной лучше всего. Не нужно ничего - ни диссертации, ни этих болтунов, ни этого в страшных сапогах чудака... 'Колун повесил'", - вспомнила голос дневального Черенкова и рассмеялась.
- Давно надо было уехать, - сказала громко, потому что вагон все еще был пуст.
Под ногами тепло и ласково, как огромная кошка, заурчал мотор, и вагон, всего на четверть наполнясь людьми, качнулся и поплыл в Москву. В отпотевшем окошке среди желтовато-серого снега стали мелькать редкие полузнакомые названия платформ, которые состав проскакивал с изюбриным ревом, как бы сожалея, что не может здесь зазимовать навсегда.
