Маркиз де ла К … был сеньор, объехавший всю Европу, он много пожил и подумал о женитьбе только со смертью отца, который прожил восемьдесят два года. Став богатым, с рентой в тридцать тысяч дукатов, что составляет сто двадцать тысяч французских ливров, и, соответственно, могущественным в стране, где все продается, он решил, что может еще иметь детей, несмотря на слишком зрелый возраст. Он увидел на комедии в Неаполе донну Леонильду и в скором времени заключил с ней контракт, приписав ей в приданое сто тысяч дукатов. Герцог Маталоне умер, и донна Лукреция, жившая теперь вместе с дочерью, переселилась с нею в Салерно. Муж Леонильды, хотя и жил в роскоши, не мог истратить и половины своего дохода. В его обширном дворце жили все его родственники: это были три семьи, которые вели каждая отдельное хозяйство. Все родственники были на его обеспечении и все ждали смерти маркиза, чтобы поделить его богатства, что его огорчало, потому что он не любил их. Он женился только для того, чтобы заиметь наследника, но больше на это не надеялся; но от этого он не менее любил свою жену, которая делала его счастливым чарами своего ума. Он был умница, как и она, но они держали это в большом секрете, так как в Салерно никто не обладал этим качеством, так что он жил со своей женой и с тёщей, как добрый христианин, приспосабливаясь к предрассудкам своих соотечественников. [50]
Я узнал об этом от самой донны Леонильды три часа спустя, на прогулке по ее прекрасному саду, куда он нас отправил после того, как проговорил со мной добрых три часа об интересных вещах, которые, впрочем, не могли заинтересовать ни его жену, ни тёщу, которые, однако, нас при этом не покидали, радуясь тому, что видят этого достойного человека, осчастливленного тем, что он может поговорить с кем-то, кто думает как он.
К шести часам он попросил донну Лукрецию отвести меня в сад и развлекать до вечера, в то же время сказав жене, чтобы осталась с ним, так как ему нужно с ней поговорить. Была середина августа, и было чрезвычайно жарко, но свежий ветерок умерял жару в помещении на первом этаже, где мы находились. Поскольку я видел через открытое окно листья деревьев, которые не колебались, было очевидно, что воздух вполне спокоен, я не мог удержаться от того, чтобы не сказать маркизу, что удивлен тем, что в комнате, где мы находимся, царит подлинная весна. Он сказал донне Лукреции отвести меня в то место, где я смогу понять причину свежести, которой мы наслаждаемся.
В пятидесяти шагах от комнаты, где мы были, пройдя анфиладой из пяти-шести комнат, мы пришли в кабинет, в котором в углу было отверстие размером в четыре квадратных фута (~1,3 кв. м). Из этого темного окна выходил очень свежий ветер, и даже очень сильный и способный нанести вред здоровью кого-то, кто находился бы пред ним долгое время. Это отверстие находилось в конце каменной лестницы, уходящей более чем под сотню градусов (sic!) в грот, где имелся источник текущей воды, всегда холодной как лед. Донна Лукреция мне сказала, что я очень рисковал бы, если бы спустился в грот, предварительно не одевшись, как холодной зимой. Я никогда не был настолько недоверчив, чтобы пренебречь опасностями такого рода. Милорд Балтимор бы посмеялся нал этим. Я сказал моей дорогой подруге, что хорошо представляю, как это чудо должно действовать; итак, мы пошли в сад, который отделялся от более обширного, общего для трех других семейств; но в этом было все, что можно пожелать самого изысканного из цветов, насыщающих ароматами воздух, водных источников, кабинетов, увешанных раковинами и уставленных канапе, укрытых пледами, как нельзя более нежными. Большой бассейн глубиной более десяти туазов (~20 м.) содержал рыб двадцати различных видов всех расцветок, которые плавали и сновали там, услаждая своим видом и не опасаясь жадности гурманов, которые хотели бы их поймать и сожрать, подплывали и ускользали буквально из рук тех, кто подплывал к ним на поверхности их убежища. Аллеи, покрывавшие этот прелестный рай, укрывались под сенью виноградных лоз и тяжелых гроздей, укрытых между листьев, и фруктовые деревья образовывали направо и налево колоннады, которые их поддерживали.
Я сказал дорогой Лукреции, которая наслаждалась моим счастливым видом, что не удивляюсь что этот сад производит на меня более сильное впечатление, чем виноградники Тиволи и Фраскати, потому что обширные пространства скорее поражают, чем услаждают душу. Она рассказала мне в течение получаса о всей безмерности счастья, которое досталось ее дочери, и обо всем достоинстве маркиза, который, для своего возраста, пользовался отменным здоровьем. Его единственное несчастье, от которого он, однако, имел силы отвлечься, состояло в отсутствии наследников; его философия не могла его в этом утешить, потому что среди десяти или двенадцати племянников, что были у него, он не мог найти ни одного, достойного быть отмеченным, ни по виду, ни по уму.
— Они все некрасивые, — сказала она, — унылые и воспитаны как крестьяне, из-под палки, невеждами-священниками.
— Но наша дочь, действительно ли она счастлива?
— Очень счастлива, несмотря на то, что не может найти в своем муже, которого она обожает, любовника, который был бы ей нужен по ее возрасту.
— Этот человек, как мне кажется, не способен на ревность.
— Он и не ревнив, и я уверена, что если бы среди дворянства этого города она смогла найти мужчину, способного ей понравиться, маркиз преисполнился бы к нему дружескими чувствами, и, в глубине души, не огорчился бы, если бы она забеременела.
— Разве в случае, если она подарит ему ребенка, он наверняка будет уверен, что не может быть ему отцом?
— Не совсем наверняка, потому что, когда он себя чувствует хорошо, он приходит с ней спать, и он мог бы льстить себя надеждой, как говорит мне моя дочь, что произвел то, что в действительности не произвел. Но уже больше нет видимости, что его нежность имеет доброе продолжение. Моя дочь имела полное основание надеяться первые шесть месяцев их брака, но потом приступы подагры обострились с такой силой и его нервы ослабли настолько, что его брачные телодвижения стали вызывать у нее опасение, что окажутся для него смертельными. Поэтому она всегда переживает, когда ему приходит желание прийти к ней спать.
Охваченный восхищением перед постоянным совершенством моей старой подруги, я стал говорить ей о впечатлении, которое всегда производят ее прелести на мою влюбленную душу, когда в аллее, где мы прогуливались, появилась маркиза, сопровождаемая пажом, который поддерживал ее платье над землей, и девицей, которая следовала за ней слева, в полушаге от нее. При ее приближении я продемонстрировал ей знаки глубочайшего уважения, как и она мне, с выражениями самой благородной вежливости. Она сказала мне, что пришла, чтобы исполнить дело самой большой важности, потому что если она не преуспеет в этом поручении, она рискует потерять все доверие, которое муж к ней испытывает.
