«После обеда я собрала все свое мужество и пошла одеваться, чтобы одной ехать к Бутурлиным. Я считала необходимым сделать это ради сына, который действительно был мне верным другом, и потом старик всегда был так внимателен ко мне. Было даже время, когда принимая во внимание близкие отношения тетушки Катерины со старой Комбурлей, я постоянно бывала в их доме, стало быть, это было почти моим долгом, и я решила побороть мою застенчивость. Приехав туда, я прошла через прекрасные гостиные, чтобы достигнуть бального зала, где столько раз я веселилась. Посредине стоял гроб. Из женщин были только две особы, живущие в доме, и горничные, зато довольно много мужчин. Я была просто ошеломлена. Но набралась смелости и прошла прямо к этим двум женщинам, которых я даже не знала. Когда началось чтение молитв, пришло много монахов, мне кажется — весь невский монастырь собрался здесь. Наконец приехали тетушка Местр и княгиня Бутера, их присутствие меня ободрило. Не могу тебе выразить, какое тяжелое впечатление произвело на меня это печальное зрелище. Столько воспоминаний вызвало оно во мне… Я снова увидела покойного, стоящего в дверях своей гостиной, в парадной форме, встречающего гостей, и его жену, сияющую от сознания своей красоты и успеха. Зала полна, сверкает огнями, танцы, музыка, всюду веселье, а теперь скорбь, слезы, монахи, несколько мужчин в траурной одежде… Мрачное настроение не оставляло меня весь вечер. Твой брат провел его с нами, и невольно разговор принял серьезное направление. Мысли о смерти и наши упования на будущее были единственной печальной темой. В полночь мы разошлись».
Как много оставалось на земле зацепок за трагическое прошлое! Поди узнай, где настигнет! Наталья Николаевна не упомянула о Пушкине, потому что письмо написано второму мужу, и она щадит его чувства… Не только жену Бутурлина, но и себя вместе с Пушкиным увидела она в этих залах, а траурная церемония живо воскресила события 12-летней давности, всколыхнувшие всю Россию. Сейчас она, 37-летняя женщина, робкая и застенчивая по натуре, «была ошеломлена» обществом немногих незнакомых мужчин, как же тогда выдержала она, неопытная душа, внезапно свалившееся горе и нелицеприятный суд многоликой толпы?
В 1849 году Наталье Николаевне довелось на вечере у Лавалей встретиться с графиней Е. К. Воронцовой, в которую некогда был влюблен Пушкин и которой теперь было 57 лет. Об этой встрече Наталья Николаевна сообщает своему второму мужу:
«…Когда мы приехали, там уже собралось большое общество. До того, как начался вечер, был обед, и дипломатический корпус был в полном составе. Твоя старая жена как новое лицо привлекла их внимание, и все наперерыв подходили и смотрели на меня в упор. Феррьеры тоже там были и тоже оказались в числе любопытных. Так как муж уже был мне представлен у Тетушки, он сел около меня, чтобы поговорить. Жена не сводила с меня глаз, сидя на диване напротив. В течение всего вечера я сидела рядом с незнакомой дамой, которая, как и я, казалось, тоже не принадлежала к этому кругу петербургских дам и иностранцев-мужчин. Графиня Строганова представила нас друг другу, назвав меня, но умолчав об имени соседки. Поэтому я была в большом затруднении, разговаривая с нею. Наконец, воспользовавшись моментом, когда внимание ее было отвлечено, я спросила у графини, кто эта дама. Это была графиня Воронцова-Браницкая. Тогда всякая натянутость исчезла, я ей напомнила о нашем очень давнем знакомстве, когда я ей была представлена под другой фамилией, тому уже 17 лет. Она не могла прийти в себя от изумления. «Я никогда не узнала бы вас, — сказала она, — потому что даю слово, вы тогда не были и на четверть так прекрасны, как теперь, я бы затруднилась дать вам сейчас более 25 лет. Тогда вы мне показались такой худенькой, такой бледной, маленькой, с тех пор вы удивительно выросли»… Несколько раз она брала меня за руку в знак своего расположения и смотрела на меня с таким интересом, что тронула мне сердце своей доброжелательностью. Я выразила ей сожаление, что она так скоро уезжает, и я не смогу представить ей Машу… Мы оставались на этом вечере до 11 часов. Можно было умереть со скуки. И как только графиня сделала мне знак к отъезду, я поспешно поднялась.
В карете она мне заявила, что я произвела очень большое впечатление, что все подходили к ней с комплиментами по поводу моей красоты. Одним словом, она была очень горда, что именно она привезла меня туда. Прости, милый Пьер, если я тебе говорю о себе с такой нескромностью, но я тебе рассказываю все, как было, и если речь идет о моей внешности, — преимуществе, которым я не вправе гордиться, потому что это Бог пожелал мне его даровать, — то это только в силу привычки описывать все мельчайшие подробности».
По кончине фельдмаршала Воронцова в 1856 году его вдова принялась разбирать переписку покойного мужа, а заодно и свои бумаги. Связку писем Пушкина княгиня предала огню.
…Но когда коварны очи
Очаруют вдруг тебя,
Иль уста во мраке ночи
Поцелуют не любя —
Милый друг! от преступленья,
От сердечных новых ран,
От измены, от забвенья
Сохранит мой талисман!
Это стихотворение Пушкин посвятил Е. К. Воронцовой…
Слова много повидавшей на своем веку фельдмаршальши Воронцовой «…даю слово, вы тогда не были и на четверть так прекрасны, как теперь» отражают и немногие, известные наперечет портреты Натальи Николаевны, о которых следует сказать отдельно. В самом начале светской карьеры ее портрет написал Александр Брюллов. Это было в первый год ее замужества за Пушкиным. То ли Брюллов был не в духе, то ли сама Натали, спешившая на бал с сеанса, только акварель красавицы в бальном платье получилась такой, будто действительно написана с «бездушной кокетки»: на портрете изображена светская дама «без выражения»: лицо с классически правильными чертами, с огромными глазами, очаровательное своей молодостью, но — непонятное, закрытое для зрителя в выражении своих чувств, характера. Типичный парадный портрет с акцентом на внешность, а не на внутренний мир человека. При желании этому лицу можно приписать и тщеславие, и гордость, и некоторую надменность, одним словом, любую страсть, которую приписывали ей недоброжелатели.
Совсем другой облик Натальи Николаевны предстает с портретов 1840-х годов кисти И. Макарова и В. Гау. Та же красавица, но красота ее теплая, притягательная, одухотворенная. Впрочем, неблагодарное дело описывать портреты, в них нужно вглядываться самому…
Именно П. П. Ланскому мы обязаны тем, что красота этой женщины увековечена в целой галерее ее портретов. История одного из портретов записана Натальей Николаевной. Художнику Макарову в то время было всего 27 лет, но он уже прослыл талантливым портретистом. Его отец был крепостным художником, сын же окончил Академию художеств и впоследствии стал академиком.
