Вот вам листок, полученный мною сейчас из Екатеринбурга. Едут хорошо; дай только бог, чтобы было спокойно и благополучно.
Недавно было письмо от Казимирского – он просит меня благодарить вас за радушный и дружеский прием. Подозревает даже, что я натолковал вам о его гастрономических направлениях. Ваш гомерической обед родил в нем это подозрение. Вообще он не умеет быть вам довольно признательным. Говорит: «Теперь я между Свистуновым и Анненковым совершенно чувствую себя не чужим».
Зиночка объявлена невестой Свербеева. Жених из Петербурга будет у меня около 17 марта. Союз по склонности и, кажется, счастливее других сестер.
Ребиндер назначается в Киев попечителем. Сашенька ожидает скоро сына или дочь. Летом поедет в Иркутск за Николенькой, а может быть, и Ребиндер сам за нее совершит это путешествие.
Вот вам покамест все. Обнимаю вас. Пожмите руку Татьяне Александровне. Новое ваше поколение приласкайте за меня.
Верный ваш П.
Все наши вас приветствуют.
174. Н. Д. Фонвизиной[458]
[Ялуторовск], 19–26 марта [1856 г.].
Сегодня почта привезла мне, друг мой, конверт с незнакомой надписью – я угадал инстинктивно, что это от тебя…
…Приехал брат Жозефины – Бракман из Тобольска… От него слышал неожиданную новость – Ж. А. вышла за Мейера!..
…Опять пришла почта, принесла одно только письмо от Константина Ивановича из Кронштадта. Этот раз оно на меня сделало то впечатление, как когда я перед 14-м[459] поздно вечером подъехал к вашему крыльцу в деревне. Выбегает со свечой Михаил Александрович и кричит: «Здравствуй, Сергей Павлович!..» …Недавно нам был циркулярный запрос от губернатора. Городничий от каждого из нас взял показание. Вопрос в том: где находится семейство и из кого состоит… Мой ответ: «Семейство мое состоит из сестер и братьев, которые все живут в Петербурге. Сам я холост». Следовало бы по-настоящему сказать: пишу 30 лет через III отделение. Прошу взглянуть на адресы и все сведения получите. По-моему, если хотят вернуть допотопных, стоит только сказать: поезжайте, куда желаете, и скажите нам, куда едете.
В газетах все надежды на мир, а Кронштадт Иванов укрепляет неутомимо – говорит, что три месяца работает как никогда. Иногда едва успевает пообедать. С ним действует и брат Павла Сергеевича… Сердечно целую Таню, которую я знаю, а Н. Д. посылаю и свой и всех нас дружеский привет…
Верный твой гонитель и мучитель.
[Ялуторовск], 30 марта [1856 г.].
Сегодня откликаю тебе, любезный друг Николай, на твой листок от 2 марта, который привез мне 22-го числа Зиночкин жених. Он пробыл с нами 12 часов: это много для курьера и жениха, но мало для нас, которые на лету ловили добрых людей. Странное дело – ты до сих пор ни слова не говоришь на письма с Кобелевой…
Пожалуйста, скажи что-нибудь на этот счет. Разумеется, это не государственные депеши, но если пишет государственный человек, чтобы не сказать другого своего звания, то желает, чтоб достигло его писание своего назначения.
Ты говоришь: верую, что будет мир, а я сейчас слышал, что проскакал курьер с этим известием в Иркутск. Должно быть, верно, потому что это сказал почтмейстер Николаю Яковлевичу. Будет ли мир прочен – это другой вопрос, но все-таки хорошо, что будет отдых. Нельзя же нести на плечах народа, который ни в чем не имеет голоса, всю Европу. Толчок дан поделом – я совершенно с тобой согласен. Пора понять, что есть дело дома и что не нужно быть полицией в Европе.
Вскоре после отъезда П. С. с нас и с поляков отбирали показания: где семейство находится и из кого состоит. Разумеется, я отвечал, что семейство мое состоит из сестер и братьев, которые живут в Петербурге, а сам холост. По-моему, нечего бы спрашивать, если думают возвратить допотопных. Стоит взглянуть на адреса писем, которые XXX лет идут через III отделение. Все-таки видно, что чего-то хотят, хоть хотят не очень нетерпеливо…
Верный твой… Расцелуй за меня добрых моих однокашников…
176. П. С. Бобрищеву-Пушкину[460]
[Ялуторовск], 2 апреля 1856 г.
Пора отыскивать тебя, добрый друг Павел Сергеевич, в Алексине, пора приветствовать тебя на родине…
29 марта пришло твое письмо из Нижнего. Душевно рад, что М. А. и Аннушка полюбились тебе, – они просто с восхищением говорят о встрече с тобой…
Первый посетитель после тебя был Бракман – он отправился в Екатеринбург торговать или не знаю, что делать. Сообщил нам известие о свадьбе Ж. А. с Мейером, которая должна была совершиться в Дерпте в первое воскресенье великого поста.
Я тогда послал от Терпугова просьбу в консисторию.[461]
У нас спрашивали, где находится семейство и из кого состоит. Отобрали и с нас и с поляков показания и тотчас отправили. Увидим, что будет… Мне сдается, что, наконец, отпустят…
Жаль, что ты одним [днем?] не застал Михаилы моего в Нижнем. Он и жена его очень полюбили Аннушку. Он мне говорит, что мою Нину считает и своею!..[462]
Верный твой И. П.
177. Н. Д. Фонвизиной[463]
[Ялуторовск], 15–20 апреля [1856 г. ] Ночь на пасху.
…Оставим заботу сердечную,[464] перейдем к существенному… Я целую тебя троекратно, чтоб не сказать: мильон раз.
…Читал «Пахарь» Григоровича. Пожалуйста, прочти его в мартовской книге «Современника» и скажи мне, какое на тебя сделает впечатление эта душевная повесть. По-моему, она – быль; я уже просил благодарить Григоровича – особенно за начало. В конце немного мелодрама. Григорович – племянник Камиллы Петровны Ивашевой. В эту же ночь написал к М. П. Ледантю, его бабушке…
…Сегодня известие: А. И. Давыдова получила разрешение ехать на родину. Летом со всей семьей будет в доме Бронникова. Таким образом, в Сибири из приехавших жен остается одна Александра Васильевна. Ей тоже был вопрос вместе с нами. Я не знаю даже, куда она денется, если вздумают отпустить. Отвечала, что никого родных не имеет, хотя я знаю, что у нее есть сестра и замужняя дочь.
Она и мне никогда об этом не говорит. Тут какая-то семейная тайна. При всей мнимой моей близости со вдовою, я не считал себя вправе спрашивать и допрашивать. Между тем на меня делает странное впечатление эта холодная скрытость с близким ей человеком. Воображение худо как-то при этом рисует ее сердце.
