с просьбой об отправке на фронт, но мало верю в удовлетворение. Будь бодра, береги себя, что бы ни случилось. Это единственная возможность все-таки увидеться и быть нам вместе. Пиши только чаще и подробнее о себе, о сыне, о родных.
Любимая женка!помни, что я всегда с тобою, всеми мыслями и думами. Работаю много и думаю о семье и Родине.
Целую тебя и Марика крепко.
Ваш Сема. Привет маме и всем родным. Как Самуил с семьей?
Здесь отец уже не впервые настаивает на своем предложении — перебраться семье на Урал или в Сибирь. Аргумент насчет «безопасности» правильный и бесспорный, но наш далеко смотрящий папа понимает, что когда он выйдет, ему тут же пришпилят «без ста городов». В Москве ему уже не жить!.. Никогда!
Как тогда «воссоединиться» с семьей?
Так что война могла и помочь в устройстве личной жизни. В будущем!..
Но пока отец, выстроивший свой план в голове, на эту тему помалкивает, дабы не «спугнуть» Лиду и «маму Александру Даниловну». Еще не время. Еще ему сидеть не пересидеть.
23/II — 1942 Г.
Моя дорогая, любимая женушка! и я испытал много радости за последние дни: получил сразу несколько твоих писем и открыток, последняя из которых от 15/1. Получил от мамы открытку от 15/ХП и, вложенное тобою, ее письмо. Немного отлегло от сердца, крепко исстрадавшегося, особенно в последние месяцы. Тревога за вас, моих родных и любимых, не покидает меня ни на одну минуту, но я уверен, что наша могучая Красная Армия разобьет фашистских мерзавцев, освободит всю нашу страну от бандитов, и мы заживем вновь светлой, хорошей жизнью.
Приветствую тебя за твое решение о переходе к станку, если у него ты можешь сейчас принести больше пользы Родине, чем работой по специальности; но полагаю, что в качестве инженера ты сейчас не менее нужна. Рад за твою героическую стойкость и бесстрашие, что ты с честью осталась в рядах москвичей, отбивших гитлеровские орды от нашей Москвы. За меня не беспокойся, — я жив, здоров, работаю на новом месте экономистом, работы много, и я также стараюсь хоть как-нибудь принести пользу моей Родине.
Беспокоюсь о Маронике и маме. Если только будет малейшая возможность выехать из Анапы, пусть тотчас же едут. Следи за собою, дорогая моя, береги себя, — мы обязательно должны еще встретиться и быть вместе в нашей хорошей советской семье. Я уже подал несколько заявлений, ответа нет; — напиши ты от своего имени обо мне. Получил посылку от Саши из Йошкар-Олы от 11/XI — масло и мед. Паша пишет, что выслали еше две посылки, но они не пришли. Мой адрес: ст. Решеты, Красноярск ж.д., п/я № 235/5.
Пиши, моя Лидука, возможно чаще.
Привет всем родным, Самуилу, Нюне, Люсе и Нюмику.
Напиши маме и Марику от меня горячий привет и большую неизмеримую благодарность маме.
Целую тебя крепко, крепко —
Твой Сема.
Замечательные слова «Приветствую тебя за твое решение о переходе к станку» следует понимать как очередную порцию демонстрации патриотизма и «советскости».
Я не троцкист, если думаю так.
Товарищ из НКВД, читающий мою открытку, видишь, какой я идейный, какой я честный, не двуличный… Я не враг!.. Передай, товарищ, об этом еще куда-нибудь наверх. Ты же пишешь отчеты!.. Там, наверху, может, поймут, наконец, что счетовод-бухгалтер в заключении в Нижней Пойме для страны менее полезен, чем солдат штрафбата на фронте.
Так или не так думал он, когда писал свою открытку, — неважно.
Важно, что он не прекращал бороться за свою жизнь на свободе ни на минуту.
21/111 — 1942 г.
Дорогая моя Лидука! Не имел возможности раньше написать тебе. Горячо поздравляю тебя и сынку с днем вашего рождения. Желаю вам, моим любимым, здоровья и долгой, долгой жизни. Желаю вам, моим единственным, выйти из переживаемых испытаний и опасности невредимыми и крепкими. Родная моя женушка! Очень беспокоит меня твое долгое молчание. И от мамы, из Анапы ничего нет. Гоню от себя мысли о плохом, верю, что все будет у вас хорошо. Вы, мои родненькие, единственная надежда и цель моей жизни. Вы должны обязательно жить для меня, — я еще буду с вами. Пиши мне как можно чаще и подробней. Как твое здоровье, Ликин? Что с работой? Устраивайся скорей по своей специальности, ведь тяжело тебе очень. Как обстоит у тебя с деньгами? Из сберкассы ты ничего не получаешь, я об этом узнал только вчера и очень огорчился этим. Ведь трудно тебе, моя родная. Обо мне не беспокойся, я здоров, работаю экономистом, чувствую себя хорошо. Ничего не посылай мне, я не нуждаюсь. Если будет у тебя возможность, вышли мне только немного табаку, — посылки теперь разрешены. Все мое упование на то, что скоро уже я буду с тобой, моя милая, дома, с нашим сынкой. Пусть мама мне напишет, пришлет фотографии. И свою тоже пришли. Крепонько целую тебя
— твой Сема
Передай привет всем родным, Самуилу с семьей, тете Тасе, Нинзе, Володе, Майке, Василию, Шуре, Морозам.
Пошли мне телеграмму, чтоб успокоить меня немного!
«Посылки теперь разрешены» — это что, вдруг проснувшийся гуманизм вождя?… Нет. Это государство сочло за большую выгоду для себя именно таким образом — не за свой счет’ — поддерживать многомиллионную армию доходяг-заключенных. Их труд был практически бесплатным. Так пусть их подкармливают родные и близкие, отрывая кусок от себя, чем мы, для нас эти траты лишние. Война ведь!.. Будем беречь каждую копейку.
Отсюда — рассуждение о так называемой «законной баланде».
На содержание одного зэка в лагере уходит 31 копейка. Это — чтобы он работал по 12 часов и не умер.
Ниже сумма быть не может: зэк сдохнет.
И хоть невелика беда, если потеря человеческого материала произойдет в большом количестве, это скажется на общем результате подневольного труда. Выгода уменьшится.
Поэтому 31 копейка и ни одной копейкой меньше. Этот запредел на самом деле предел.
Однако на практике и эту, можно сказать, «законную баланду» отдельный зэк получить от любимого государства не мог.
Почему?
А потому, что и здесь, зэка, простите, наёбывали.
Он стоял с пустой миской в очереди за едой, и надо было иметь знакомство с поваром-раздатчиком, который мог своей ложкой-поварешкой зачерпнуть из котла поглубже и придать баланде густоту, а мог чиркнуть по поверхности и выдать пустую воду — эта баланда тоже вроде была «законная»,
