да только зэк с ней оставался голодный и подыхал.
«Законную баланду» надо было не только отработать, но еще и получить, а точнее, вырвать у государства, держащего тебя и так хуже некуда — за 31 копейку в день.
Что это?.. Принцип распределительной системы социализма, вот что!
Канск, 8/IV — 1942 г.
Здравствуй, моя любимая Лидука! пишу тебе, по совести говоря, с ужасным ощущением безнадежности получить ответ, — послание в неизвестность. Такое состояние, нагоняющее на меня смертельную тоску, уныние и крайне напряженное беспокойство за судьбу своей семьи, создано тобой, Лика, по абсолютно непонятным мне причинам. Больше полгода ничего не получаю от тебя, это ведь невероятное дело, объяснений которому у меня нет. Теряюсь в догадках, но притти окончательно к чему-нибудь не могу. Ни в коем случае не допускаю мысли о том, что ты совсем оставила меня. Как это так, могло ли это случиться? Больна ли ты или Марик? Но Паша в каждом из своих писем сообщает мне о Марике и обижается на то, что ты не отпускаешь его к ним в гости с Самуилом. Что-то не дает тебе написать мне хотя бы пару слов. Ты обязана немедленно сообщить мне о причинах своего молчания и обязана, хотя бы как мать моего ребенка, писать мне подробно о жизни моей семьи. Лидука, не добивай меня, — я не заслужил жестокостей с твоей стороны. Моя жизнь держится на волоске, — не обрывай этого волоска, ибо в моих условиях это гибель. Я нуждаюсь в самой срочной помощи, ты об этом знаешь из всех моих предыдущих писем. С каждым днем мое состояние ухудшается, силы иссякают, с колоссальным напряжением я еще держусь. Ты об этом знаешь, но мало того, что ничем не помогаешь, но просто отмалчиваешься, лишаешь меня даже тех минут покоя, которые я мог бы иногда иметь для себя. Вне зависимости от чего-либо я имею все основания ожидать отклика с твоей стороны, самой энергичной и действенной поддержки: материальной и моральной. Если всему причиной моя связь с родными и получение от них посылок (я уже имею от них три посылочки, которые продлили мою жизнь уже на некоторое время), то ты, Лика, величайшая эгоистка на свете. Но и мысли такой о тебе я не допускаю. Я тебя, моя Лидука, ведь так хорошо знаю, ведь ты была всегда так предана своей любви и дружбе ко мне! Неужели все изменилось и нет у меня моей славной, моей любимой и любящей Лики? Неужели я лишился той светочи, что озаряла весь мой горький путь на протяжении 5 ½ лет? Для чего же тогда все мучения и обиды, перенесенные мною? Лучше было мне погибнуть в самом начале моей трагедии и не проходить весь этот тернистый путь, в конце которого я всегда видел мою семью: тебя и сына. 3/4 пути уже пройдено и как жаль, Лидука, что нет уже сил, и, главное, нет, как будто, и цели, ибо самые близкие и дорогие люди, к которым стремился, покинули и забыли тебя. Да, не такого конца я жаждал для себя, — я его не заслужил ни перед тобой, ни перед сыном, и ни перед всем обществом. Знай, Лидука, и передай об этом моему сыну Марику, что я всегда был честным человеком, никаких, абсолютно никаких преступлений я никогда не совершал, вины моей в чем-либо не было и нет. И, если у меня не хватит сил, и придется мне все-таки уходить из этой жизни, то уйду я тем же прежним Семой, честным и преданным советским парнем, каким ты всегда меня знала. Хочу только, чтобы и сын был воспитан таким же честным человеком, каким был его отец.
Еще и еще раз настаиваю и требую немедленного ответа, подробного ответа.
Еще и еще раз настаиваю и требую немедленной помощи, ибо я хочу жить, понимаешь, жить! Если не можешь помогать, скажи об этом ясно и откровенно, я имею право знать о твоей жизни и условиях, но не оставляй хотя бы без поддержки моральной. Лучше бы мне погибнуть.
Вот что я хотел тебе сказать, моя Лидука!..
Но как же ты живешь и как мой сынка?
Целую вас, ваш Сема.
Привет маме, Самуилу и всем родичам.
Если можешь — вышли мне денег немного по телеграфу.
Письмо резкое, тревожное во всех отношениях.
Та любовь, высокая и нежная, которую, был бы я поэтом, можно было бы воспеть, как воспеты Тристан и Изольда, Ромео и Джульетта, Фархад и Ширин, Пенелопа и Одиссей, Эраст и Лиза, Онегин и Татьяна, Дант и Беатриче, Фауст и Гретхен, Мастер и Маргарита (список можно продолжать) — всегда подвергавшаяся ударам судьбы и времени, — у Семена и Лидии — людей самых обыкновенных, самых рядовых — подпадала под те же макроиспытания, под те же гиперсотрясения, насылаемые ей откуда-то извне, со стороны.
Эта любовь рано или поздно не могла не задрожать и не дрогнуть. Всё, что чувственно, — не из железа и не из железобетона.
Мимолетны виденья любви, действительно, мимолетны.
Но еще не приспело время разлада, не ударил последний колокол.
Так хочется СОХРАНЕНИЯ, КАК БЫЛО, как КОГДА-ТО начиналось.
И вот…
Мама «не отпускает» меня к Веберам, даже с верным дядей Самуилом. Кол вбит.
Дальше формулировочка: «мать моего ребенка». Моего, не нашего!..
И крик души: «Не добивай меня!» Затем справедливое: «Моя жизнь держится на волоске, — не обрывай этого волоска, ибо в моих условиях это гибель». И, наконец, неумолимо ведущий к домашней ссоре выпад: «Если всему причиной моя связь с родными… то ты, Лика, величайшая эгоистка на свете».
В сущности, конфликт обозначен в полной мере, но отец боится, что перегнул палку, — надо, зная преувеличенно обидчивый характер жены, чуток подсластить пилюлю — отсюда в следующий миг и высокопарный слог — «светочь», «озаряла» и «лучше бы мне погибнуть».
К борьбе с СИСТЕМОЙ прибавляется еще и борьба за семью.
Как тебе это, Семен?.. Не лишняя ли тяжесть?..
Лишняя. А потому — «вышли мне денег немного по телеграфу». Эх-х…
19 /V — 1942 г.
Моя дорогая, любимая Лидука! Получил открытку твою от 23/111 и письмо от 7/IV. И от мамы из Анапы, письмо от 20/111. Сколько радости приносит мне каждая весточка от вас, моих единственных! Очень досадно, что мои письма доходят не аккуратно до вас. Послал маме с Мариком несколько, а она пишет, что ничего от меня не получала. Ликин!
