«Мера за меру» представляет собой обработку того же сюжета, который был в пьесе Т. Уэтстона. «Промос и Кассандра» (1578). Наряду с «Укрощением строптивой» Шекспира сохранилась комедия «Укрощение одной строптивой» неизвестного автора. В XIX веке безоговорочно считалось, что Шекспир переработал комедию своего предшественника. В недавнее время было выдвинуто предположение, что не менее вероятно и обратное — пьеса Шекспира была переработана другим автором.
Шедевры Шекспира «Гамлет» и «Король Лир» также представляют собой переработки старых пьес.
Сюжет «Гамлета» имеет большую давность. Легендарный ютландский принц Амлет жил около IX века. Его история была впервые изложена датским летописцем Саксоном Грамматиком около 1200 года. Затем французский писатель эпохи Возрождения Бельфоре пересказал ее в своих «Трагических историях» (1580). По-видимому, отсюда заимствовал сюжет некий английский драматург, предшественник Шекспира, написавший трагедию «Гамлет», первое упоминание о которой встречается в 1589 году. Историки английского театра считают наиболее вероятным автором этой пьесы Томаса Кида, прославившегося своей «Испанской трагедией». Но ранняя пьеса о Гамлете, к сожалению, не сохранилась.
Мы не можем сказать, что представляла собой до-шекспировская пьеса, за исключением одной существенной детали. В имеющейся ссылке на раннюю пьесу упоминается призрак, жалобно вопивший: «Гамлет, отомсти!» Свидетельство гораздо более важное, чем может показаться на первый взгляд. Дело в том, что ни у Саксона Грамматика, ни у Бельфоре, призрак убитого короля не появляется. Это придумано автором ранней пьесы о Гамлете. Так как Кия ввел подобный эпизод в свою, «Испанскую трагедию», то, по-видимому, он же воспользовался этим приемом при создании первой трагедии о Гамлете. Зная, какую роль играет призрак в развитии сюжета и у Шекспира, можно предположить, что основные контуры драматической композиции «Гамлета» были определены уже Кидом.
«Король Лир», как сказано, также был Шекспиром по сюжету чужой пьесы. Автор ее известен; Но пьеса сохранилась, Л. Толстой в «О Шекспире и о драме» подробно излагает ее, сравнивает с трагедий Шекспира и… отдает предпочтение дошекспировсвой пьесе.
Некоторых читателей, вероятно, огорчат открытия ученых, установивших заимствованный характер сюжетов почти всех пьес Шекспира. В наше время заимствования такого рода, какие, позволял себе Шекспир, именуются плагиатом и караются уголовным законодательством. В эпоху Возрождения такие заимствования не считались преступлением. Более того, вплоть до начала XIX века в литературе всех стран многие писатели использовали чужие сюжеты, стремясь придать им новый характер своей обработкой. Как известно, величайшее творение Гете, «Фауст», написано на сюжет немецкой народной легенды, и уже до Гете было несколько произведений о из числа которых наиболее значительными являются пьеса предшественника Шекспира Кристофера Марло «Трагическая история доктора Фауста» и роман современника Гете Максимилиана Глингера «Жизнь, деяния и гибель Фауста».
Таким образам, заимствование сюжетов не всегда считалось предосудительным. Драматурги того времени только то и делали, что обрабатывали уже бытовавшие в литературе сюжеты. Бен Джонсон одним из первых стал настаивать на необходимости конструировать новые сюжеты. Но и он, создавая римские драмы «Сеян» и «Катилина», пользовался историческими источниками, причем в примечаниях даже указал что и откуда он заимствовал.
Оригинальность писателя вообще не определяется новизной сюжета. Важнейшим мерилом оценки, является художественность обработки его, раскрытия через него существенных сторон жизни и человеческого характера, богатство и выразительность языка. Именно этим и отличаются произведения Шекспира. Никто не знал бы теперь историй о Ромео и Джульетте, Гамлете, Отелло, Лире и Макбете, если бы Шекспир не коснулся их волшебным жезлом своего художественного гения.
Возможно, что Шекспир не обладал способностью изобретать сюжеты. Если в этом даре ему было отказано, то зато в других отношениях он был так щедро наделен талантами, что это перекрывало отсутствие способности придумывать сюжеты. Если верить Ф. Мерезу, которого мы цитировали: выше, то мастером построения сюжета был Антони Манди, но кто теперь знает его имя или хотя бы одно его произведение?
Публика театра эпохи Шекспира любила видеть на сцене, представление известных легенд и историй. Иногда одного имени героя было достаточно, чтобы привлечь зрителей в театр. Недаром в английской драме эпохи Возрождения было по меньшей мере две пьесы о Генрихе V, три трагедии о Ричарде III, полдюжины пьес о Юлии Цезаре. Рассказы, которые люди слышали, истории, прочитанные ими, они хотели видеть на сцене. Подавляющее большинство зрителей было неграмотно, и театр был для них не только развлечением, но также источником знаний.
Иногда выбор сюжетов определялся современными событиями, как было показано выше. Например, в случае с «Венецианским купцом».
Последний из шедевров Шекспира, «Буря», был создан также в связи со злободневными событиями. Экспедиции английских мореходов и, в частности, описание открытия Бермудских островов, а также история одного кораблекрушения привлекли большое внимание англичан. Шекспир не преминул откликнуться на это.
Но само собой разумеется, что отклики на злобу дня имели второстепенное значение. Каковы бы ни были внешние причины, побудившие Шекспира взяться за тот или иной сюжет, в разработку его он вкладывал свой жизненный опыт и художественное мастерство, и это уже выходило за рамки простой злободневности.
Прежде чем сказать о том, как обрабатывал Шекспир заимствованные сюжеты, надо покончить с вопросом об оригинальности. Решить его нам поможет другой гениальный поэт.
Как отнестись к многочисленным заимствованиям Шекспира у предшественников — поэтов и драматургов? Лучше всех ответил на этот вопрос великий немецкий писатель Гете. Беседуя со своим секретарем Эккерманом, Гете однажды произнес целую, речь на эту тему.
«…Забывают, — сказал Гете, — что и колос состоит из отдельных частей и что античный Геркулес — есть коллективное существо, великий носитель своих собственных деяний и деяний других людей».
Ведь, в сущности, и все мы коллективные существа, что бы мы о себе ни воображали. В самом деле, как незначительно то, что мы в подлинном слова могли назвать своей собственностью! Мы должны заимствовать и учиться как у тех, которые до так и у тех, которые живут с нами. Даже величайший гений недалеко бы ушел, если бы он захотел производить все из самого себя. Но этого не понимают очень многие добрые люди и полжизни бродят ощупью во мраке, грезя об оригинальности. Я знавал живописцев, которые хвалились тем, что не берут себе за образец никакого мастера и всеми произведениями обязаны исключительно своему гению. Дурачье! Как будто бы нечто подобное возможно! И как будто внешний мир на каждом шагу не внедряется в них и не формирует их по-своему, несмотря на их собственную глупость! Я утверждаю, что если бы такой живописец только прошел вдоль стен этой комнаты и бросил самый беглый взгляд на рисунки великих мастеров, которыми они увешаны то он, при всем своем гении, вышел бы отсюда иным и выросшим.
