По моему глубокому убеждению, весь этот Кубок мира — чистый рекламный турнир. Я, хоть убейте, не могу к нему относиться как к настоящему спортивному сражению. Я это говорил и буду говорить где угодно: и в Америке, и в России. Первое и главное: не проводятся международные турниры с судьями, которые из страны-организатора, каким бы ни был арбитр суперпрофессионалом. Как Кубок можно назвать серьезным соревнованием, если посмотреть на расписание шести примерно одинаковых по силе команд? У североамериканцев по нему вышло огромное преимущество. Победитель группы, которая играла в Европе, должен перелететь через океан и через три дня уже играть в полуфинале. На нормальную адаптацию уходит неделя. Российская сборная налетала несколько тысяч миль, перемещаясь, даже для тренировочных матчей, от стадиона к стадиону по разным концам континента, поменяв за пару недель одиннадцать (!) часовых поясов. Даже неиграющие члены делегации; врачи, представители Федерации устали от того, что каждый день надо начинать с того, что ни свет ни заря собираться, выезжать из гостиницы, лететь на самолете, потом снова поселяться в гостиницу и распаковываться.
Еще раз скажу: обвиняя меня во вмешательстве в дела Федерации, ее руководство забыло, что я имел официальное право высказываться, потому что именно Сыч за два года до всех этих событий назначил меня менеджером российской команды в Америке. Правда, после Кубка он же меня и уволил, о чем я узнал из газеты. Первого, кого уволили из руководства Федерации, — это меня, хотя должность была, признаюсь, скорее общественной. На презентации Кубка «Спартака» Сыч вручил мне грамоту, в которой меня назвали «главным менеджером Федерации российского хоккея по Северной Америке». Передав это гордое звание Касатонову, Федерация почему-то нигде не объявляла о моей отставке. Впрочем, они своеобразно понимали мою должность. Майоров звонит мне: «Слава, сообщи всем ребятам, что мы скоро приедем». Я в тоске: «Борис Александрович, поймите, у меня нет секретаря — это во-первых. Во-вторых, у меня уже сезон идет, я тренируюсь и играю. А в-третьих, достаточно дорого всех обзвонить и всем рассказать, что вы передаете им привет. У вас, наверное, есть и телефоны игроков, и их адреса. Поручите это дело секретарю». Получаю ответ: «Ну тебе-то проще, ты же там живешь, когда ты с ними встречаешься на играх, объясняй всем нашу позицию». Вот такие мне задания Федерация давала, а когда же я захотел высказать свое мнение по принципиальным вопросам, меня уволили. Меня и Сергея Левина, бывшего советского гражданина, ныне агента нескольких игроков НХЛ, — одним приказом. Левин по контракту с Федерацией считался ее советником.
Я видел его контракт собственными глазами, логическому объяснению он не подлежит. В нем оказалась записана неплохая сумма: оплата всех разъездов, плюс процент от премиальных, которые игроки получают во время Кубка, плюс 25 процентов от всех тех бизнесов, которые он приносит сам. Сергей, как сейчас говорят, оказался в полном «шоколаде». Не каждый лойер в Америке столько получает. А лойеры, адвокаты — одна из самых богатых прослоек в Штатах, Сергей считался агентом у десятерых игроков НХЛ, то есть обязан был отстаивать их интересы, и получался какой-то волшебный замкнутый круг, по своей сути — порочный. Полный конфликт интересов: не может агент одновременно представлять интересы и игрока, и команды, где тот играет. Так что в хорошую компанию я попал.
Еще одна причина, на мой взгляд, неприятия Федерацией наших предложений — это желание перечислить что-то ветеранам. У нас не любят, когда деньги попадают под контроль. Тут и началось настоящее интриганство.
Вся история с Кубком мира для меня крайне неприятна, потому что хотелось помочь делу, помочь людям, которые, как мне казалось, нуждаются в этом. Не сразу я понял, что мои оппоненты как были советскими начальниками или игроками эпохи Великого Союза, так ими и остались. Более того, не то что не хотят меняться, они презирают и ненавидят то новое, что рождается в стране, при этом пользуются своими новыми правами чисто по-советски.
И последнее. Есть ли какое-то оправдание, почему игра у команды не получилась? Я старался объяснить это себе привычными доводами: команда быстро устала, одиннадцать часовых поясов дали о себе знать, возможно, из-за этого начались травмы. Но главное — из-за бесконечных разборок с Федерацией коллектив не сложился. Были и те, кто по разным причинам не захотели играть в сборной, но те, кто приехали, старались. Мы оказались в состоянии абсурда. Типичная ситуация переходного периода от социализма к капитализму. Бардак редкий.
В конце концов мы же проиграли сильной команде, той, которая в итоге победила. Кубок Канады сборная СССР проигрывала и прежде, и даже далеко от полуфинала. А тут все решила одна игра. Трудно такое говорить, но я не чувствовал рядом с собой коллектива, я не чувствовал, что эта команда может в любой момент переломить игру. Нет ничего сложнее, как совместить психологию двадцати четырех игроков. Взаимоуважение, которое обязано быть и у руководства команды к игрокам, и у игроков друг к другу, мне кажется, в той сборной России отсутствовало.
Если собирают команду из игроков НХЛ, надо знать жизнь Лиги досконально. Это не камень в огород российским тренерам, а объективное рассмотрение ситуации. Невозможно за короткий промежуток переделать игроков, нужно, наоборот, найти оптимальный вариант, чтобы правильно их использовать. Нельзя выпускать Федорова на 15 минут за игру, когда в «Детройте» он играет 30. Могильный, Буре или Зубов — все они должны находиться на льду в матче не менее чем по 30 минут. Они играют на протяжении последних лет именно в таком режиме, и если их «сажать» на режим 15–12 минут, они просто не входят в игру. Я устал доказывать в сборной, что это необходимо учитывать. Сколько же нервов все это стоило. Проще было бы и «сойти с дистанции», больной мениск — более чем веская причина. Но я чувствовал, что должен до конца испить эту чашу, а не убегать с середины. При том, что я подвергал себя большому риску и мог бы лишиться контракта на следующий год. Спасибо клубу за то, что он со мной подписал бумаги после операции, то есть дал мне возможность участвовать в восьмом для меня сезоне в НХЛ.
Я рисковал больше кого-либо, а в итоге, что скрывать, оказался в куче дерьма. В принципе, мне к этому московскому состоянию не привыкать. Другое дело, за восемь лет жизни в Америке я успел позабыть родные интриги. Не знаю, нужно ли мне в дальнейшем каким-то образом участвовать в подобных кампаниях. Не потому, что я кого-то или чего-то боюсь, а потому, что считаю — бесполезно. Мы проиграли Кубок еще до того, как он начался.
