Евреи в подвале
М. Скажите, когда вы, работая на Геринга, продавали украденные произведения еврейского искусства, что вы думали о Берлине?
С. Это был огромный город, не такой приятный, как Мюнхен.
М. Я согласен с вами. Конечно, как баварец я имею некоторое предубеждение в этом вопросе. Пруссаки лишены вкуса.
С. Мне действительно не по душе ваши наигранные замечания по поводу украденных еврейских произведений искусства.
М. Ай-я-яй, я опять вас обидел? Я полагаю, что пришло время сделать это сегодня. Я должен обижать вас каждый день, и тогда вы чувствуете себя счастливым потом, когда я мил с вами. Украденные? Чепуха. Когда Гитлер собрал вместе всех импрессионистов и свалил всё в одну кучу с Клее и Кандинским, толстяк Герман (Геринг) получил огромную их часть. Конечно, я тоже решил взять несколько работ. Моей жене не нравились ренуаровские толстые, монголоидные обнажённые, висевшие в её очень приличной гостиной, и я взял шесть Моне, одного Мане и несколько маленьких вещей, которые дарил моим бедным родственникам на Рождество. Вы же, с другой стороны, помогали старику Герману распродавать награбленное и не отрицаете этого. Вы ведь понимаете, что у вас не может быть от меня секретов?
С. Нет нужды обсуждать это.
М. Стенографистка знает всё. Что вы ей не скажете, я скажу. Итак, если бы вы стали немного лучше играть в шахматы, мы могли бы растянуть эти разговоры на несколько недель, пока не выясним, выбрали ли мистера Трумэна, но вы всё равно торговали украденными картинами. И как много вы увезли вашей милой семейке в Америку? Одну? Две? Может быть, три или четыре, только чтобы уберечь их, конечно. Может, пять?
С. Я не брал ничего, если хотите знать.
M. Когда я приеду в Америку, может быть, я приду к вам и увижу, насколько вы в действительности правдивы.
С. Вряд ли, генерал. Я останусь здесь, а у вас будут дела в Вашингтоне, которые меня абсолютно не касаются.
М. Может быть, мы где-нибудь встретимся и вы покажете мне свои картины.
С. Я уже говорил: у меня нет картин.
М. Я найду альбомы рисунков фон Гледена, которые мы взяли у Штауффенберга, и вы сможете вырезать все симпатичные рисунки и повесить на стене. Я полагаю, что ваша семья не будет этому рада.
С. Я не интересуюсь картинами молодых итальянских мальчиков.
М. Может быть, мы найдём молодых китайских мальчиков?
С. Генерал, ради бога, вам непременно надо развивать эту тему?
М. При чём здесь Бог? Скажите, ваша семья знает об украденных еврейских предметах искусства?
С. Слушайте, почему вы так свирепы сегодня?
М. Без особых причин. Какой-то идиот выключил холодную воду на втором этаже, когда я принимал душ сегодня утром, и я чуть не ошпарил наиболее важные части моего тела. Это никого не приводит в хорошее настроение. К слову, один из моих садовников сказал, что видел вас вчера в городе, в кафе, с необычайно уродливой женщиной. Это ваша родственница?
С. Нет, это мой друг.
М. Если у вас такой же вкус в искусстве, то мне следовало бы отдать вам Ренуара, чтобы вы могли заряжаться радостью, рассматривая перед завтраком громадную дряблую задницу. Заметьте, я оказываю вам честь, утверждая, что вы крутитесь около полной женщины, а не тощего, молодого и изнеженного китайского мальчишки.
С. Я сказал: просто друг.
М. Как бы мне это описать? Сложена, как пивной бочонок, волосы пострижены короче, чем мои, и без макияжа. У неё случайно нет татуировок? Наверное, парусный корабль на руке? Может быть, кинжал и череп где-нибудь? Остерегайтесь женщин в мужских ботинках и с татуировками. Она также курит сигары?
С. Это просто моя знакомая.
М. Ладно, у вас слишком хороший, вкус, чтобы танцевать с ней польку на матрасе. Единственный тип мужчин, который захотел бы прийти к ней, это ветеринар. Кроме того, она на шесть дюймов выше вас и сложена как мужик с пивоваренного завода, который доставляет пивные бочки к моему служебному входу. Подумайте об этом, это запросто мог бы быть мужчина с бочками. Нет, ошибка. У неё усы больше. Не сомневаюсь, что она была экскурсоводом по ночной жизни здесь, в Женеве. И поверьте мне, ночное время – единственное время, когда женщине такого типа разрешено покинуть школу для девочек. Вы видели «Девушек в мундирах» или нет?
С. Вы что-то имеете против лесбиянок? Ладно. Мы говорили о Буше…
М. Подделка.
С. Я не уверен. А почему вы уверены?
М. Он какой-то неправильный. Некоторые имеют чутьё на такие вещи. Кстати, вы взяли что-нибудь из Клее, когда Герман продавал их?
С. Вам нравится Клее?
М. Послушайте, если бы я когда-нибудь принёс один из этих набросков в мой дом, я бы сделал для них обрамление из плиток, чтобы хорошо гармонировало со стенами уборной, где я бы их и повесил. Я думаю, что Гитлер был прав, когда сжигал весь этот мусор. Не работы импрессионистов, но все остальное.
С. Снова антисемитские настроения?
М. Попытайтесь быть весёлым. Я говорил о сожжённых произведениях дегенеративного искусства, а не о евреях. И кроме того, у нас никто не сжёг ни одного еврея. Пока те были живы. Только трупы. А их картины были очень, очень мёртвыми, насколько я могу в этом разобраться.
С. Вы знаете, что много евреев было сожжено.
М. Это верно. Обычно у нас были горящие евреи на Кудамм в Берлине каждую пятницу, вечером. После того как все добрые католики заканчивали свой обед, они выходили на улицу и жарили евреев на углях. Маленькие дети помогали с детьми, как вы знаете. Послушайте, не надо глупостей, хорошо? Почти все евреи, которые жили в Берлине до войны, были там же после того, как война закончилась. Если, конечно, вы же первые не убили их бомбами. Я должен рассказать вам действительно смешную историю.
С. Боже, пожалуйста, не надо. Ваш юмор сегодня не из лучших, и у нас есть вопрос для обсуждения.
М. О, позвольте мне поведать вам о евреях в подвале.
С. Пожалуйста, не надо.
М. Это действительно согревающая сердце история о извечной доброте человечества, которая так часто упускалась из виду в те дни. Я начну. Вы знаете, что в Берлине я жил на улице Корнелиуса в очень приличной части города. Вы когда-либо бывали на этой улице?
С. Я не припомню.
М. Это неважно. Однажды служанка соседей сказала моей жене, что её хозяин прячет евреев в подвале. Это, конечно, считалось серьёзным правонарушением. За это можно было и поплатиться. Моя жена рассказала мне об этом, и я сказал, что займусь этим. Я хотел спросить её, где она хранит ножи на кухне – я-де пойду и сделаю им радикальную хирургическую операцию, но промолчал. С моей женой осторожность – это лучшая часть доблести, поверьте мне.
Итак, в воскресенье я решил исполнить мои обязанности, как надёжный часовой государства. Я надел хороший костюм, взял с собой пакет и пошёл звонить моим соседям с евреями в подвале.
