Посадить в одну камеру с Шохиным Д.Э. — пусть подышат с ним одинаковым воздухом. Послушают его обворожительный голосочек. Помучаются.
Однако вопрос…
Вот вопрос — почему здесь столько правозащитников возмущается. Журналисты сочувствуют. Обычные граждане на пикеты приходят. Иностранцы сюда как в зоопарк спешат. А где сотрудники Ходорковского. Где население империи ОАО «Юганскнефтегаз»? Почему они молчат? Где его друзья? В том же последнем слове 11 апреля Ходорковский говорил: «Многие мои коллеги брошены в тюрьму, фактически превращены в заложников, но не разменяли своё человеческое достоинство, и сегодня продолжают идти путем правды. Спасибо Вам за всё, я с Вами, я всегда буду поддерживать Вас!» Это всё правда — и про заложников, и про преследования, давления. Но всё же.
Когда хоронили мэра Нефтеюганска Владимира Петухова — сколько тогда людей пришло? Сколько людей ходило на митинги, требуя «найти и наказать»? Почти всё население города. Да если бы сейчас к Мещанскому суду пришла такая поддержка — да в Кремле начались бы повальные обмороки.
Я помню, как в начале 2000-х работала пресс-служба ЮКОСа с журналистами. Отношение стало меняться к лучшему, как только стало ухудшаться положение руководства компании. Помню рассказы знакомых, работавших обычными сотрудниками ЮКОСа, о местных порядках — тоталитаризм и военный коммунизм для низов, буржуазный рай для верхов. Помню и то, как обычный планктон из центрального офиса ЮКОСа на Дубининской улице в любую погоду бегал курить пугливой и гибкой разнополой стайкой на углу соседнего дома — даже не перед самим родным зданием! нельзя! распоряжение руководства! ни внутри, ни рядом! — а топ-менеджеры оптимистично и вальяжно дымили (из заверений обычного планктона) сигарами в своих кабинетах-апартаментах. Нет, это не мелочь.
Ходорковский тогда не был мучеником. Он был панчер. Уверенный в себе, довольный собой виннер.
Виннер.
Я не злорадствую. Нет!
Не люблю виннеров.
Таких виннеров.
Легендарный геолог, первооткрыватель сибирской нефти Фарман Салманов тоже мог воровать, грабить в 90-е. Но не стал участвовать в приватизации, оправдываясь тем, что, дескать, всё равно — не он, так другие это сделают; мол, мы умные, а все остальные лохи и быдло, совки. Не стал пачкать руки и совесть — сам ушёл с высокого поста первого замминистра геологии СССР. Видел этого человека, общался с ним в начале 2000-х — он ходил без охраны, пользовался общественным транспортом, громко говорил, что думает, имел обычный доход и был счастлив.
Но…
Равнодушие ещё хуже.
Мещанское равнодушие.
Ниже плинтуса, как говорят модные ребята.
Пятиминутки ненависти по всей стране.
Смотреть равнодушно, как издеваются над судебной системой, также плохо, как равнодушно наблюдать за тем, как разворовывают общественное состояние — да, например, в 90-е. Обе позиции приводят к катастрофе.
Вот ещё вопрос. Когда будут судить Путина — придёт ли к Мещанскому суду хотя бы столько людей, сколько сейчас приходит поддержать Ходорковского и Лебедева? Хотя бы пара сотен?
А, может, он тоже превратится в «жертву политического преследования», в мученика?
Вопрос…
Ещё вопрос. Теперь к коллегам. Многие из них тут сопереживают Ходорковскому. И это можно понять. И всё же. Если бы в декабре 2004 года на процесс в Тверском суде Москвы по делу семерых нацболов, захвативших здание Министерства здравоохранения и социального развития, пришла хотя бы одна десятая часть побывавших тут — на деле менеджеров ЮКОСа — журналистов, насколько справедливее был бы приговор![67] Минимум — те подсудимые не подвергались бы избиениям прямо во время суда. Вот те ребята настоящие политзаключённые. А против скольких людей в стране фабрикуются дела, сколько людей сидит только за свою национальность или строгому следованию исламским законам!
Коллеги.
Перед Мещанским судом жарко. Обсуждения. Цифры. Обсуждения. Выборы.
Споры. Споры.
Девушки спорят.
Анфиса Воронина из «Ведомостей» и Алия Самигуллина из «Газета. ru» выясняют, кто хуже, кем быть хуже. Сдавшиеся, но рефлексирующие или циничные. Имеют в виду наших коллег, братьев и сестёр по цеху.
Рассуждения наши идеалистичные. Считают, что первые — сдавшиеся, но рефлексирующие — хуже. Предатели, дескать. Сдались, испугались, а теперь комплексуют.
По моему — говорю им это — и тем, и другим быть плохо, но циники — точно уроды. Но если выбирать, я на стороне тех, кто рефлексирует. Рефлексируешь, значит ещё живёшь. Они не потеряны. А коллега-циник — ну, что он из себя представляет? Сегодня — за Лужкова, завтра — за Лукашенко, послезавтра — хоть за чёрта лысого.
К чему это я? Не знаю. Да так. Просто. Спорили. С умным видом.
Выборы. Одни подсчёты. Цифр. Цифры. Лотерея.
Все гадают.
Подсчитывают, сколько листов решения, приговора судья прочитала накануне, сколько выдаст сегодня и на следующий день. И т. д.
Считают, считают, считают. Спорят. Ругаются — когда кто-то из них ошибается. Цифры должны быть точные. Ищут какую-то систему. Интеграл. Выводят формулу. Особенно усердствуют в этом коллеги из газет и информагентств.
А по-моему — никакой системы. Иногда по 30–50 листов, иногда — по 100, пару раз — по 150. И что?
А эти спорят. Доходит до мата.
И что?
Но самые жаркие споры — во время ставок.
Коллеги делают ставки.
Сколько дадут Ходорковскому и Лебедеву. На сколько лет их осудят.
Дамы и господа делают ставки. Весело.
Это весело!
Честно — я утверждал, что дадут по максимуму. Все 10 лет, что требовало гособвинение. По десятке — каждому. А Крайнову — пять с половиной лет условного лишения свободы. И ему тоже — как требовало обвинение[68]. Почти все называют меньшие или совсем мизерные сроки. Кто-то верит, что обвиняемых освободят в зале суда.
По поводу Крайнова — со мной согласны. А по поводу максимального срока главным обвиняемым — нет. Ругаются. Обидно. Говорят: «Ты — дурак!»
Я бы молчал. Но ведь спрашивают мнение. Я и отвечаю. А они сразу: «Ты — дурак!»
А мне кажется, что не дурак. Устроили лотерею.
Надо было спорить на деньги…
Надеются. Верят…
Вроде бы все говорят, высказывают мысли, заявляют позицию, возмущаются, но, будто молчат. Слов много, а предложений — нет. Совсем нету.
Коллеги говорят, что настоящее имя «Ивана Ивановича» Максим. Ещё говорят, кто-то видели его в другом статусе — рядом с каким-то человеком в гражданском во внутреннем дворике Мещанского суда. Дескать, Максим «Иван Иванович», сгорбившись, в позе увядающего лотоса семенил за ним и оправдывался.
