А вот еще одно, из другого письма:
В день, когда пробьют часы Победу
и в мире станет радостней, светлей,
мы будем вместе. Радости и беды
делить согласна до последних дней?
Тогда отметим сразу дни рожденья,
которые прошли, которым еще быть,
а если доживем до Дня Победы,
не будем уставать Судьбу благодарить!
И не только ей посвящал я свои немудреные стишки, но и многим своим фронтовым друзьям. Просто иногда стихи слагались сами собой в честь каких-нибудь событий на боевом пути нашего штрафбата.
Небольшая часть тех фронтовых записей у меня сохранилась, кое-что я вспомнил и решился на издание сборника «Штрафбатовских стихов». Подумав, добавил туда и стихи других авторов, созвучные этой теме, снабдив их подробными комментариями. Конечно, большинство моих стихов примитивны, но даже сейчас они пахнут тем пороховым временем, той гарью войны, которой мы дышали, в которой жили, любили, страдали, погибали… В некоторых предшествующих главах я, так или иначе, касался высоких чувств, которые вселяли уверенность в победе, прибавляли силы в самые трудные минуты. И теперь, спустя много лет, во мне не иссякает убежденность, что именно они, эти высокие чувства любви, в первую очередь к Родине, к матери своей, были тем талисманом, который не один раз отводил от меня смертельную опасность в столкновениях с реальностями войны, с ее пулями, минами, танками, бомбами…
А тогда, в польском городке Лохув, куда мне неожиданно удалось вырваться с Наревского плацдарма на свидание, рано утром, одевшись в отутюженное матерью Риты обмундирование, я должен был тронуться в путь, чтобы прибыть в указанное место не позднее определенного мне срока. Да и не в моих правилах быть неточным. Развернул карту, нашел на ней указанные мне комбатом две деревушки, Буду-Пшитоцку и Буду-Куминьску, что недалеко от шоссе Брест – Варшава, между городом Калушином, известным мне еще по пребыванию в госпитале, и городком Рембертув, одним из пригородов Варшавы на восточном берегу реки Висла. Показал эти деревушки на карте Рите. На всякий случай. Тем более что, по моим предположениям, я буду там находиться не менее двух-трех, а то и более недель. Нам предстояло в соответствии с распоряжением командующего фронтом маршала Рокоссовского освобождать там от дальнейшего «штрафа» отвоевавшихся штрафников, которые достойно проявили себя в боях или у которых истек срок пребывания в штрафбате. И, конечно, принимать новое пополнение, формировать из него боеспособные подразделения и готовить их к новым, предстоящим боям.
Как мне поведала тогда Рита, в их госпитале постоянно действовал коллектив художественной самодеятельности, развлекавший, как мог, раненых. В нем она считалась солисткой в танцевальной группе. Так вот, в периоды затишья в боевых действиях, когда в госпитале не так много раненых и нет наплыва новых, этот коллектив по планам политуправления фронта «гастролирует» по воинским частям, находящимся на отдыхе или на переформировании. И кто знает, не занесет ли попутным ветром их самодеятельность куда-нибудь поближе к нам. Хотя за всю войну нас, штрафбатовцев, так ни разу и не побаловали радостью быть зрителями таких концертов, а тем более – концертных бригад артистов-профессионалов. Тогда в госпитале уже ходили слухи о возможном выезде их с концертами вроде бы в район города Седлеца, а он несколько восточнее Калушина. Вот мы и подумали, не «подкинет» ли нам судьба «ответного визита»? Теперь уже Риты ко мне. В таких случаях говорят: «Как в воду глядели!»
К исходу дня добрался до указанных комбатом деревень, нашел штаб. Встретил там нового замполита майора Казакова, назначенного к нам совсем недавно. Немного удивился, увидев еще нескольких новых офицеров – политработников, видимо, прибывших в батальон тоже недавно, но там, в окопах на плацдарме, они не появлялись. Комбат, когда я доложил о своем прибытии в установленный им срок, удовлетворенно хмыкнул и указал мне место размещения моей роты в деревне Буда-Пшитоцка, куда я и направился.
Встретили там меня уже разместившиеся офицеры, Федя Усманов, Жора Ражев и все-таки «прикомандированный» к моей роте командир взвода пулеметной роты Жора Сергеев. Здесь же недалеко разместился и командир роты «ПТР», мой давний друг Петя Загуменников, и командир минометного взвода Миша, или, как его все звали, Муся Гольдштейн. В общем, мои боевые друзья снова были рядом со мной. Для меня мой ординарец, а им был теперь уже немолодой, лет около сорока, бывший капитан Николай (фамилию не помню), облюбовал дом одинокого поляка по фамилии Круль. Поначалу мы полагали, что его фамилия по-русски должна звучать, как кролик, но он с гордостью утверждал, что не кролик, а король. Ну, король так король.
Дом был неказистый, но нам досталась одна большая комната, «для заседаний военного совета» роты, как выразился Федя Усманов, и две небольшие – одна для меня, другая для ординарца. Пан Круль, как мы его величали, был почему-то одинок, ни жены, ни детей, но на него и его немалое хозяйство работал добрый десяток батраков и батрачек, не угнанных в немецкое рабство, как мы привыкли видеть это в Белоруссии и на Украине.
Тогда, в декабре 1944 года, все мы заметили, что по полям бегает много зайцев, и я решил воспользоваться своими неплохими стрелковыми способностями, чтобы побаловать себя и друзей зайчатиной.
Я уже упоминал, что еще в средней школе, среди немногих моих соучеников, успешно сдал нормы на значок «Ворошиловский стрелок» сразу 2-й ступени. А будучи свежеиспеченным лейтенантом, на одном из первых занятий по стрельбе со своим взводом я совершил необдуманный поступок. Чтобы показать не попавшему в мишень красноармейцу, что винтовка не виновата в его промахе, я, стоя, без упора, с расстояния около 100 метров с первого выстрела попал из этой винтовки в фарфоровый изолятор на телеграфном столбе проходящей невдалеке линии связи. Разлетелся этот изолятор вдребезги на глазах изумленных обучаемых, и провод повис в воздухе без опоры. Да и сам я, честно говоря, не меньше их удивился такому результату, хотя понимал, что вместе с этим показал дурной пример: не надо было повреждать телеграфную линию, да и опрометчиво рисковать даже лейтенантским авторитетом – вдруг не попал бы?
Так вот, 14 декабря (памятный день!), часа в четыре, после обеда (а все мы жили по московскому времени, и еще было светло), я со своим пистолетом (теперь у меня вместо нагана был «ТТ») вышел «на охоту». И не с первого, правда, выстрела, но все же уложил зайчишку. Вот с этим трофеем возвращаюсь домой, а там!.. Смотрю, мой Николай помогает снять шинелишки с трех девчат, среди которых и Рита!
