Ведь есть еще и ответственность — гражданская, художническая ответственность актера перед зрителем. Разве это не в наших силах?! Все ли мы делаем для подготовки своего душевного аппарата к выходу на сцену или на съемочную площадку? Всегда ли мы готовы с полной отдачей погрузиться в мир исполняемого героя? Признаемся — далеко, к сожалению, не всегда…
Оскорбительно низкая оплата нашего груда вынуждает актеров мотаться между радио, телевидением, эстрадой и кинематографом в надежде заработать на элементарное житье. Но порой беготня эта не от жадности, не от необходимости удовлетворить потребности, а чтобы не растерять появившийся к нам интерес… Причин много, чтобы распылить свою творческую энергию по частям, по каплям.
Беда еще и в том, что чаще всего мы тратим себя, свои физические и эмоциональные силы, на пустяки. Что взять с актера, который измочалил, опустошил себя до открытия занавеса или до команды: «Мотор»? Да, он сыграет — человек он способный — правильно, органично, профессионально, но не произойдет чувственного зажигания. Значит, не состоится Искусство… Так мы постепенно и теряем доверие зрителя… -
Вот почему я вспомнил сеанс Кашпировского, концерт Аксенова и роль Калягина в «Так победим!» — там были способность и умение вызвать у публики это доверие!..
Одна мысль давно не давала мне покоя — что же такое актер, что это за явление? И вот однажды мне довелось познакомиться с ученым-физиологом. Я спросил у него: «А вам не кажется, что есть предмет для исследований, к которому еще никто не обращался? Ведь он стоит того, чтобы им всерьез занялись ученые! Я говорю об актере. Какие механизмы работают в нем в момент перевоплощения, в момент творческого возбуждения на сцене? Что происходит с ним в это время?»
Я напомнил своему собеседнику, что когда-то прочитал поразившее меня высказывание знаменитого ученого-физиолога академика И.П.Павлова о том, что его в определенный момент жизни интересовали собаки, потом он хотел заняться изучением обезьян, а потом… актерами!.. Значит, Павлова тоже занимала эта проблема! Чем актер талантливее, тем его чувства на сцене проявляются глубже, горячее, страстнее. Но сам он не знает, почему с ним происходит то или иное, он не знает механику того, что он делает, находясь в роли. Артист просто идет за своей природой, за тем, что ему дано от Бога. Но что лежит в основе его поступков?..
Мой новый знакомый ответил, что ему известно высказывание Павлова, что он, возможно, займется этой проблемой…
Но, видимо, эта идея уже витала в «научном воздухе». Совсем недавно на юбилейном концерте в Большом театре я сидел в зрительном зале рядом с одной дамой. Из нашего разговора я понял, что она ученый-физиолог, доктор наук. Когда мы коснулись темы природы актера, моя соседка порекомендовала мне прочитать ее книгу, посвященную именно этому. Оказывается, то, о чем я сам давно задумывался, интересовало и специалистов-исследователей. Странно, тут же у меня мелькнула мысль: а может, и не надо это изучать? Не надо «поверять алгеброй гармонию»? Не надо вторгаться в тайну воздействия искусства на людей?
Не знаю…
Жарким летним днем 1988 года, возвращаясь домой, проходил я мимо магазина с неоправданно горделивым для тогдашнего времени тотального дефицита названием «Продукты»… Дай, думаю, зайду — может, что-нибудь «выбросили»…
Зашел. Даже не зашел, а еле-еле протиснулся: магазин был набит жаждущими отовариться хоть чем-нибудь. Оказалось, что «выбросили» сосиски. Что делать? Спросить, кто последний, стать за ним в очередь и тем самым вычеркнуть из жизни еще час-два? Сколько нашими людьми было бездарно погублено времени и истрачено впустую нервов в этих очередях — в ущерб созидательному труду, учебе, да и досугу!
Магазин был заполнен главным образом пенсионерами. Пожилые, немощные уже люди, преодолевая духоту и вонь, что неслась от грязных, гниющих овощей, в тесноте молча двигались к прилавку в мясном отделе. Вместе со всеми шаркал по замусоренному полу и я.
Через минут двадцать — тридцать своего томления я услышал в толпе почти истерические возгласы:
— Да помогите же!..
— На воздух, на воздух ее надо вынести!..
— Вызовите кто-нибудь «скорую»!..
Я кинулся в подсобные помещения магазина — там обязательно должен быть телефон. Резко открыл дверь в «служебку» и понял, что нарушил, судя по всему, веселое «чаепитие» женщины в несвежем белом халате и милиционера. Не сказав им ни слова, снял телефонную трубку…
— Володя! Так это же артист! — пропищала хозяйка кабинета и, прикрыв газетой коробку с шоколадными конфетами, уронила недопитую бутылку «Пшеничной».
Милиционер поднялся со стула и, вытерев тыльной стороной ладони сальные губы, улыбаясь, изрек:
— Что ж, разве мы телевизор не смотрим?.. — И хихикнул.
Меня колотило от возмущения. Я едва попадал пальцем в «03» на диске. Вернувшись на свое место в очереди, услышал пересуды о той женщине, которую вынесли из магазина на свежий воздух:
— Дуреха старая! С ее сердцем да еще по очередям шлендрать, — ворчала морщинистая старуха.
— А может, она одинокая? — буркнул мужской голос.
— Да у нее внучка — двухметровая дылда! — почти криком убеждала говорившего старуха.
— Сами виноваты. Разве не говорили, что, мол, мы голодали-холодали, так пусть хоть дети поживут… Вот они и не знают, что, откуда и почем берется.
Выговорились… Замолчали… Все сочувственно смотрели в окно: там в машину с красным крестом санитары укладывали больную…
И вдруг! Тягостную тишину нарушили ввалившиеся в магазин изрядно охмелевшие мальчики лет по двадцати пяти, этакие гренадеры, косая сажень в плечах. В торговом зале сначала раздался их залихватский свист, а потом молодец с прилипшей ко лбу челкой прорычал:
— А ну-ка, бабуленьки-дедуленьки, посторонись! — И откровенно по-хамски расталкивая пожилых людей, стал пробиваться к прилавку.
Впереди меня стоял мужчина. Я видел только его седой затылок и промокшую в этой духоте старую гимнастерку с еще заметными следами от погон. Видимо, ветеран, отставник…
Он выкрикнул с болью:
— Что же вы делаете, паршивцы! Здесь же стоят ваши отцы и матери!..
«Весельчак», паясничая, изрек:
— А «молодым у нас дорога», папаша! С этим как быть?
У второго злобой загорелись глаза:
— А ты, застойник вонючий, закрой рупор! Постоишь, тебе не привыкать!..
Слово «застойник» будто током ударило по людям. Ошарашенные, они переглядывались и недоумевали: кого и за что так оскорбили?
«Застойник» сделал полшага в сторону, было слышно, как скрипнул его протез. Волнуясь, сказал:
