И при всем этом Лихачев — держался! Особенно на людях. Появляясь в Пушкинском Доме, старался обходиться без палки. Не хотел лишний раз надевать шляпу, насмешливо уверяя, что «в Париже шляпы носят только очень пожилые люди». Свой «респектабельный возраст», как он его с иронией называл, Лихачев нес с достоинством, всем подавая пример. И главное — до последних дней он строго руководил работой сектора, все помнил и ничего не упускал.
За два с половиной месяца до смерти договаривался об участии в Пушкинской конференции в Италии, вопросы ставил четко, ничего не забыл.
Однако — пришло время недугов. В академической поликлинике на проспекте Мориса Тореза врач обнаружил опухоль в животе и предположил — злокачественная. Мила и Зинаида Александровна стали говорить: «Это плохой врач!» Академическая поликлиника считалась в семье неважной. «Надо найти хорошего врача!» — решили домашние. У них была знакомая, очень хороший врач-отоларинголог, и она посоветовала своего коллегу из поликлиники на улице Гастелло. Поликлиника эта считалась привилегированной, в ней лечились иностранцы. И заведующий терапевтическим отделением доктор Козлов стал «домашним врачом». Он старался лечить Лихачева максимально комфортно для него, не отвлекая и не заставляя его ездить через весь город. Доктор приезжал сам, во всем потакал великому академику, вел «щадящее», неутомительное лечение и даже переливание крови делал Дмитрию Сергеевичу прямо на дому, что запрещалось правилами. Хорошо это или плохо? Поначалу это Дмитрия Сергеевича устраивало: он мог работать, хотя бы лежа, все книги и материалы были тут. Может быть, слава или великая тяга к работе на этот раз сыграли с Дмитрием Сергеевичем плохую шутку? Если бы он проходил как обычный пациент — наверняка суровую правду ему сказали бы раньше и можно было бы его спасти? Тут можно только гадать.
Внучка Зина вспоминает, что однажды они пришли с ее дочкой Верой к деду в субботу, как обычно — и ему было уже очень плохо.
Его отвезли в клинику на Гастелло, сделали сложную кишечно-полостную операцию. И он умер, не приходя в сознание, — 30 сентября 1999 года, почти в самом конце столетия, который называют теперь «веком Лихачева». Прощаясь с ним, люди говорили: «Вот и кончился век. Больше таких людей нет».
Церковным человеком он не был. В церковь ходил в основном за границей — и то, скорее, «культурологически», «представительски»… Перед смертью не причащался. В агонии бормотал: «Не наваливайтесь на меня, идите к черту!» И совсем уже перед смертью стал кричать: «Зина! Зина!»
Однако его сотрудник О. А. Панченко был другого мнения о религиозности Лихачева:
«…Я обнаружил, что в его записных книжках некоторые записи имеют даты, приуроченные к церковному календарю. Думаю, что не случайной была и дата его ухода: 30 сентября 1999 года. Дмитрий Сергеевич ушел в последний год второго тысячелетия — в день святых великомучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии. В тот день он всегда чтил память двух дорогих ему людей — матери Веры Семеновны и дочери Веры. Своим уходом он — хранитель тысячелетней памяти русской культуры — как бы подвел итог самому трагичному веку в истории своей страны».
Всю ночь перед похоронами сотрудники его сектора читали над гробом Священное Писание.
Сигурд Оттович Шмидт вспоминал:
«С академиком Лихачевым прощались торжественно и официально. В зале Таврического дворца был даже воинский почетный караул. Некоторых это покоробило, и мне как человеку, близкому к Дмитрию Сергеевичу и к его семье, понятно, как это не вяжется с достоинством их неизменно скромного интеллигентного образа поведения. Но как историк, знающий, что державность — в основе наших государственных представлений, я был удовлетворен тем, что нынешние официальные почести воздаются, наконец, первому интеллигенту России, достойнейшему ее гражданину, никогда не занимающего должности более высокой, чем заведующий отделом академического института».
Протоиерей Владимир Сорокин у гроба Лихачева сказал:
«Вы — светлый символ эпохи».
Похороны, по воспоминаниям внучки Зины, прошли ужасно. На кладбище в Комарово наехали в огромном количестве «официальные лица», которым необходимо было «засветиться» на экране, и уверенно оттеснили от могилы всех родственников. «Из близких на видном месте, — вспоминает внучка Зина, — оказался лишь Сергей Сергеевич Зилитинкевич».
Вскоре после смерти мужа умерла и Зинаида Александровна. Внучка Зина пишет. «Бабушка верила истово, в церковь ходила с юности, и даже спустила однажды с лестницы агитаторшу-комсомолку. Молилась громко. После домашних скандалов просила у Бога смерти. В последний год ее крики, доносившиеся из столовой, где она сидела, прикованная к креслу, были страшны. Из презентабельной и властной жены академика она превратилась в жалкую старуху, перебиравшую скатерть».
И совсем скоро после нее умерла Мила — страдания ее жизни закончились.
Теперь на этом кладбище рядом лежат и Дмитрий Сергеевич, и Зинаида Александровна, и их дочь Вера, и их дочь Мила.
«…Мне иногда задают вопрос, — написала внучка Зина в своих воспоминаниях, — не изменял ли дед бабушке? Какая пошлость!»
Вопрос о лихачевском наследстве решался напряженно — наследники находились не в самых простых отношениях между собой. После смерти Дмитрия Сергеевича все перешло дочери Лихачева — Людмиле, а после ее кончины — Вере, дочери Людмилы. Но она жила за границей. И как раз в последнее время с дедом больше общалась и помогала ему другая внучка — Зина, живущая рядом. Наверное, история с наследством обидела ее. Зина говорит, что завещаний было два. Первое было написано так, чтобы наследство поровну разделили обе внучки, но потом, по ее словам, из-за оказанного Людмилой давления на уже ослабевшего Дмитрия Сергеевича все было переписано на нее. Это было вызвано, конечно, не жадностью, а лишь заботой ее о дочери Вере, оказавшейся на чужбине.
Нельзя сказать, что внучка Зина оказалась совсем обойденной: дед помог ей построить дом в Комарове, и опустевшая квартира на Втором Муринском осталась ей. Главная ее обида была в том, что не к ней попало духовное наследство — право переиздания лихачевских книг, а также все значимое, ценное, памятное, что было в дедовском кабинете — всё это перешло в собственность Милы, а потом ее дочери Веры.
На сохранение все лихачевские вещи были переданы в Музей истории города. Юрий Иванович Курбатов вспоминает, как он обнаружил забытую коробку с пластинками Лихачева и спешил с нею вниз, пока не отъехал грузовик. Позже выяснилось, что никакой специальной лихачевской экспозиции в музее не будет, и большинство вещей люди не увидят. Лишь 14 февраля 2006 года президентом Российской Федерации был подписан указ «О праздновании 100-летия со дня рождения академика Д. С. Лихачева», согласно которому 2006 год объявлен в России Годом гуманитарных наук, культуры и образования — Годом академика Д. С. Лихачева. Инициатором празднования юбилейной даты выступили администрация Санкт-Петербурга и Фонд имени Д. С. Лихачева. Была открыта замечательная выставка: «Академик Лихачев. Диалог с XX веком». Эта выставка была совместным проектом Государственного музея истории Санкт-Петербурга, Международного благотворительного фонда имени Д. С. Лихачева, Института русской литературы (Пушкинский Дом), Музея политической истории России, общества «Мемориал», Музея истории школы Карла Мая.
