Вернемся в зал герцога.
— Я хвастал? — возопил Бенвенуто с негодованием. — Разве не ты посылал ко мне Франческо, сына Миттео? Разве не предлагал сам мне мрамор?
— Никогда ты его не получишь, — ответил Бандинелли.
— Ах, не получу? Тогда ищи себе другой свет, потому что на этом тебе не жить! Я из тебя выпущу дух!
Тут Бенвенуто словно опомнился, вспомнил, наконец, где находится, и произнес, стараясь говорить спокойно:
— Простите меня. Я забыл славу вашей светлости.
— Правда ли, что ты обещал Бенвенуто мрамор?
Бандинелли вынужден был согласиться.
— Тогда пойди завтра на постройку и выбери себе любой кусок по вкусу, — продолжил герцог, обращаясь уже к Бенвенуто.
— Он обещал прислать мне его на дом.
На следующий день Бандинелли доставил в мастерскую Бенвенуто обещанный мрамор.
Мне кажется, что на этот раз в споре Бенвенуто перегнул палку. Не скажу, что в этом диспуте мои симпатии на стороне Бандинелли, но я ему очень сочувствую. Мало того что у его Геркулеса спина как длинные тыквы, а руки как дыни, так еще в русском переводе вся его композиция воспринимается на слух как смешная, глупая — «геркулесскаком». А она стоит на площади Синьории уже пятьсот лет, она там корни пустила. Современники чтили Бандинелли, да и наша энциклопедия относится к нему уважительно.
А. К. Дживелегов: «Бенвенуто не только не способен говорить правду о себе. Он иногда эту правду определенно скрывает. И скрывает сознательно. Вот примеры. Очень известна сцена между Бандинелли и Бенвенуто в присутствии герцога. Она в «Vita» (в «Жизни…». — Авт.) рассказана очень подробно. Там выходит, что Бенвенуто нападал на своего врага как на художника — о критике Геркулеса было говорено выше, — а Бандинелли либо защищался, либо если переходил в атаку, то просто осыпал Челлини вульгарными ругательствами, называя его содомитом и проч. А когда Вазари в биографии Бандинелли рассказывает о том же, впечатление получается иное. Конечно, и просто ругались нехорошими словами, но спор шел главным образом о вопросах искусства, причем и Бандинелли критиковал Бенвенуто. А Бенвенуто не захотел об этом сказать».
Не захотел сказать и не потому, что забыл, он просто не слышал критику в свой адрес. В представлении Бенвенуто им интересуется весь мир, равнодушных нет, при этом его либо любят всем сердцем, либо ненавидят до крайности. Он и сам так относился к людям и был уверен, что они ему отвечают тем же. И всегда радость и довольство он создает себе сам, а в бедах и великих страданиях виноват кто-то: либо конкретные негодяи, либо зловредная звезда; а то, что он сам под этой звездой дурит, капризничает, путается в денежных счетах и под горячую руку попросту убивает неугодных, так это все есть жажда справедливости и заслуженная кара. Такой у человека был характер.
Присланный Бандинелли мрамор оказался негодным, с трещинами, но Бенвенуто удалось сделать из него скульптуру Аполлона и Гиацинта. Герцогу нравилось смотреть, как он работает с мрамором, поэтому он приказал на время отложить Персея. Более того, он не поскупился и для реставрации Ганимеда выписал из Рима кусок греческого мрамора. Для антика были сделаны руки-ноги, а из оставшегося материала Бенвенуто создал Нарцисса. На все эти работы ушло много времени. С Ганимедом было куда больше возни, чем он ожидал, и Бенвенуто жаловался, что легче самому сделать всю скульптуру, чем реставрировать поломанную, что правда. Про все эти работы искусствоведы с некоторой грустью говорят — маньеризм.
«Маньеризм — течение в европейском искусстве XVI века, отражающее кризис гуманистической культуры Высокого Возрождения. Основным эстетическим критерием маньеризма становится не следование природе, а субъективная «внутренняя идея» художественного образа, рождающаяся в душе художника. Маньеристы искажали заложенное у мастеров Высокого Возрождения гармоничное начало, культивируя представления об эфемерности мира и шаткости человеческой судьбы, находящейся во власти иррациональных сил. Маньеризм — элитарное искусство, ярче всего он проявился в Италии. Творчество ранних маньеристов, выступивших в 20-х годах XVI века, проникнуто трагизмом и мистической экзальтацией; произведения этих мастеров отличаются острыми колористическими и светотеневыми диссонансами, усложненностью и преувеличенной экспрессивностью поз и мотивов движения, удлиненностью пропорций фигур, виртуозным рисунком, где линия, очерчивающая объем, обретает самостоятельное значение» — так говорит энциклопедия.
А вот что говорит об этих работах И. С. Кун, советский и русский философ, социолог, антрополог: «Многочисленные скульптуры Челлини на античные темы, изображающие обнаженное мужское тело, — «Меркурий», и «Аполлон с Гиацинтом», и «Персей с головой Медузы», и «Нарцисс» — поражают своим изяществом, это веселая, смелая и привлекательная нагота». Манерно, по сравнению с Микеланджело — бездуховно, главное внимание отдано деталям — все правильно, но каждый зритель выбирает на свой вкус, так что можете смело любить бронзу и мраморы Бенвенуто с полным на то основанием. Нарцисс и Ганимед с орлом хранятся в Национальном музее Флоренции.
Фигура Персея уже была покрыта воском и готова к отливке. Поверженная, безголовая Медуза, отлитая раньше, получилась хорошо, но герцог, волнуясь за всю композицию, а может быть, подзуживаемый завистниками, не верил в конечный результат. Фигура Персея была прекрасна, но будет ли она столь же красивой в бронзе? Герцог прямо-таки изводил Бенвенуто вопросами.
— А скажи мне, как это возможно, чтобы голова Медузы, а она значительно выше головы Персея, хорошо бы у тебя вышла?
— Ах, ваша светлость, если бы у вас было понимание этого искусства, то вы больше бы боялись за правую ступню Персея, чем за его голову. Но ступню легко можно будет поправить.
— Объясни, — с раздражением бросил герцог.
Бенвенуто с готовностью объяснял, что сделал горн собственной конструкции, в котором много хитростей, неизвестных другим мастерам, что он сделал два выхода для бронзы и голова Медузы, и голова Персея отличной получатся, потому что «естество огня в том, чтобы идти кверху, а не в том, чтобы идти книзу». А для полной гарантии, чтобы и ступня вышла хорошо, надо было делать горн много больше, а к нему линейный рукав толщиной с ногу, а он сделал рукав не толще двух пальцев и длиной шесть локтей. Но все получится хорошо, уверяю вас!
Разговор шел на повышенных тонах, герцог то злился, то насмешничал, поэтому Бенвенуто кончил свои объяснения такими словами:
