Опыт обставили со всеми предосторожностями, ничто не должно было причинить испытуемому вред. Молодой человек сидел в жарко натопленной комнате, не подозревая, что ледяная вода, циркулирующая в стенах помещения, непрерывно охлаждает его. Вид натопленной печи сигнализировал мозгу о необходимости расширить сосуды, снизить обмен, и ничто не предупреждало о холодной стене, поглощающей собственное тепло испытуемого. Температура кожи резко снижалась, организм нуждался в воспроизводстве тепла, а расширенная кровеносная система безрассудно его расточала.
Прошло часа два, прежде чем испытуемый ощутил холод. Он потянулся к термометру, висевшему около печи, и сказал:
— Странное дело, двадцать пять градусов выше нуля, а я весь продрог, промерз до костей…
Опыт повторили на другом добровольце. Снова комнату нагрели до двадцати пяти градусов, ледяная вода охлаждала стены и заодно испытуемого. В одном лишь опыт изменили: задолго до того, как доброволец почувствовал, что он продрог, ему дали в руку обрубок железа. Металл отнимал ничтожную долю тепла, но, связанный в мозгу с представлением о холоде, он своими сигналами заменил те, которые должны были поведать о холодной стене… В самочувствии испытуемого наступила перемена, он вздрогнул от стужи и поспешил застегнуть пиджак.
«Сезонные колебания обмена, — возвращается к своим мыслям Слоним, — несомненно покорны сигналам весны. Но какова их природа? Неужели это свет? Весьма возможно. Что еще возбуждает так наши чувства, поднимает настроение и услаждает восприятие окружающего? Всякая жизнедеятельность усиливается на свету; ни один луч, коснувшийся глаза, не проходит бесследно для организма. Он ускоряет сердечный ритм, усиливает сокращения кровеносных сосудов, возбуждает нервный и железистый аппарат. Подавленность меланхолика рассеивается после пребывания в комнате, освещенной красным светом, а возбуждение маньяка падает под действием голубого или фиолетового освещения.
Почти все живое покорно солнечному свету. Его лучи пробуждают зверей от спячки, влекут только что вылупившуюся гусеницу вверх, зовут ее к листьям, которые послужат ей кормом. Что было бы с нами, если б стебель растения не имел свойства тянуться к солнцу, а корень — уходить подальше от него?
Ничего удивительного, что обмен веществ у человека именно на свету нарастает. Разве освещенная растительная клетка не начинает энергичней жить: пропускать через себя соки и соли, усваивать углерод и вырабатывать крахмал? И электропроводность некоторых проводников, и течение химических процессов нередко зависят от освещения. Хлор с водородом взрываются под действием света!..»
Тут размышления исследователя оборвались. Какая мешанина, какой сумбур! Чего тут только нет: и живое и мертвое — все в одну кучу. Быков спросит его:
«Неужели между организмом и веществом вы не увидели разницы? Принято эти категории подразделять…»
Принято, верно, но так ли эти категории разделимы? В ином организме меньше живого, чем мертвого. В древесине, составляющей главную массу дерева, столько же признаков жизни, сколько в костях, ногтях и в волосах. И вода, пропитывающая ткани, и растворенные в них вещества — маслянистые, жировые, крахмал, сахар, металлы и минералы — весьма далеки от жизни. Живое и мертвое находится в таком нерушимом единстве, что расчленить их невозможно. Расставаясь с мертвым, живое расстается с самим собой. Такова диалектика жизни.
Именно свет — эта сигнализация весны — вызывает сезонные колебания обмена!
«Погодите, погодите, — призывает себя к порядку Слоним, — солнечный ли свет? Да ведь на севере его весною больше, чем на крайнем юге! Дни продолжаются круглые сутки, и всяких излучений, видимых и невидимых, хоть отбавляй…»
Неужели температура? Горячее солнце весны?
Одна из сотрудниц Быкова, вспоминает ассистент, обследовавшая приезжих на курорты Абхазии, как будто так и решила. У прибывающих с севера на юг наблюдалось нарастание обмена. Они словно проделали свое путешествие по времени — из декабря в май. Весьма похоже на то, что весенняя теплынь своими сигналами вызывает сезонные колебания обмена. Только так остается предположить… Впрочем, нет, нет, эта сотрудница открыла и другое… У москвичей и у ленинградцев, прибывающих в Абхазию не весной, а зимой, в декабре, обмен повышен. Весны нет и в помине, над остывшей землей вихрится снег, холодное море тонет во мгле, а неведомые сигналы делают свое: наполняют легкие кислородом и ускоряют в тканях обмен. Какая бессмыслица — весенние настроения в декабре! Нет, температура тут ни при чем. Не в тепле дело.
Снова и снова мысли Слонима возвращаются к благодатной весне, возбуждающей радость и жизнь. Пусть не сияние солнца, не горячие лучи его служат сигналами для сезонных колебаний обмена, но что же другое?
Припоминаются исследователю его путешествия по великим просторам страны: по полям и пустыням, по отрогам Тянь-Шаня. Перед мысленным взором встает зеленое мора в ярком кружеве цветов: дубы, эвкалипты, магнолии. На серебристый ковыль наплывает изумрудная зелень. Под красочным покровом субтропиков тонет скудный северный пейзаж — снежный покров да чахлые березки. «Не ландшафт ли страны, — вдруг спрашивает себя Слоним, — просторы степей, горы, которые так легко пересечь, будоражат наши чувства, ускоряют дыхание, обмен веществ?» За этой мыслью следует другая, первая привела ее с собой: «Как обмену не воспрянуть в Абхазии хотя бы и в декабре? Разве снежные равнины не позади и не исчезли потонувшие в метелях леса? Впереди дни без морозов и мглы, они бывали уже источником веселья и радости и не сегодня-завтра наступят вновь. Равнины Заполярья ни в мае, ни в июле не станут сигналами весны. И ландшафт и просторы должны быть желанны и достижимы…»
Так оно и есть, именно в этом причина, и все-таки в Заполярье достаточно средств, чтобы повысить уровень обмена в весеннюю и летнюю пору. Пусть заснеженные пространства не призывают к движению, пусть декабрь мало разнится от апреля и июля, — от человека зависит пробудить свою деятельность разумной и полезной работой. Специальный режим творческого труда и подлинный интерес к физическим упражнениям могут стать чем-то большим для человека, нежели бессознательный отклик механизмов обмена на сигналы природы.
Слоним решает заняться крысами
Начальник любезно принял офицера медицинской службы Слонима и предложил ему сесть.
— Мне рассказывали, — начал он, — о ваших исследованиях. Мы обсудим их и примем конкретные меры… Что вы в дальнейшем намерены делать?
