и один «Жигуленок». 85 % местного населения были греки. Все официальные должности там тоже занимали греки. В добротной русской школе, где учились греческие дети, преподавали тоже греки, а директором был замечательный человек Николай Ареопуло.
Кроме материального благополучия греков Дагвы, меня поразило, что во всех греческих семьях молодое поколение имело высшее образование. В разных российских городах я не раз встречал выходцев из этого района, работающих врачами, инженерами, строителями. Все они имели возможность возвращаться домой на каникулы и в отпуска.
В тот первый мой приезд в Дагву Ареопуло устроил мне прием как первому греческому журналисту, посетившему эти места, с великолепным застольем в своем саду. Во время застолья неожиданно раздался телефонный звонок, о содержании которого я узнал только спустя много лет. Это был строгий выговор от местного управления госбезопасности Батуми за гостеприимство, оказанное иностранному журналисту, которого КГБ потерял, не уследив за его перемещениями. Когда я в тот вечер вернулся в гостиницу в Батуми, мне сказали, что меня разыскивали друзья из Москвы. Я удивился, а потом понял, кто меня разыскивал.
По результатам поездки на Кавказ я опубликовал в журнале «Тахидромос». серию статей «Дети Прометея». Еще одну серию под названием «Незнакомые нам греки Советского Союза» я опубликовал в «Элефтеротипии» о крымских греках Приазовья. Эти статьи были переведены на русский язык и перепечатаны всеми русскоязычными газетами двух регионов [171].
Через некоторое время после того, как вышли эти публикации, меня вызвали в МИД СССР. Я попал в кабинет к незнакомому мне чиновнику. Чиновник начал беседу и очень быстро перечислил мне все места, которые я посетил без разрешения властей во время поездки на Кавказ. «Ну все, высылают», – пронеслось в моей голове. Я был морально к этому готов. Тут чиновник едва заметно улыбнулся и сказал: «Нам очень понравились Ваши статьи». Я понял, в чем дело. Обычно другие иностранные журналисты писали о репрессиях против греков. Я же написал, что греков репрессировали в числе других народов Советского Союза. МИД заботился о репутации СССР и чистоте «партийной линии» в отношении истории. Тогда я тоже улыбнулся и спросил: «Я могу продолжать свою работу?» – «Да, конечно, пожалуйста», – ответил чиновник. Больше у меня проблем с МИДом не было за все годы моей работы в Москве.
Надо сказать, что уже на начальном этапе моей работы журналистом мне довелось встречаться не только с советскими греками, но и с греческими политэмигрантами в СССР, судьбы которых были не менее удивительны и достойны внимания журналиста, чем судьбы греков исторической диаспоры. Мне удалось подготовить в соавторстве материалы о двух таких судьбах, которые вызвали большой общественный резонанс в Греции и резко повысили популярность «Элефтеротипии» у читателей.
Речь идет о двух выдающихся фигурах. Во-первых, я собрал уникальный материал для прояснения судьбы Никоса Захариадиса, первого секретаря Греческой коммунистической партии и лидера «левых» сил в гражданской войне в Греции. Во-вторых, такой же эксклюзивный материал я подготовил о бывшем главе Временного демократического правительства и главнокомандующем Демократической армии Греции (ДАГ) – генерале Маркосе, которого я отыскал в Советском Союзе, узнал от генерала о его намерении вернуться в Грецию и рассказал обо всем этом грекам через свою газету.
Надо сказать, что к концу гражданской войны оба вышеназванных человека были оппонентами по поводу оценки личности Сталина. Захариадис неизменно Сталина поддерживал, а Маркос к «вождю всех народов» относился прохладно, но был горячим сторонником Тито. Это разделение сыграло принципиальную роль, когда Сталин и Тито поссорились. Захариадис с Маркосом тоже поссорились, и это ускорило крах проекта по обустройству коммунистической системы в Греции.
Маркос был отстранен от руководства партизанами, а югославская граница закрылась как тыл гражданской войны для коммунистов. Коммунисты ДАГ были вынуждены прекратить сопротивление и с большими трудностями пробираться к советским границам через Албанию и Румынию. В Поти их забрали советские корабли, и с не меньшими трудностями мои соотечественники достигли наконец Ташкента. А из Югославии они могли бы спокойно доехать до того же Ташкента поездом.
В Советском Союзе Маркоса как генерала приняли с большими почестями, обеспечили безбедным существованием и предоставили возможность учиться в военно-политической академии. Но когда на одной из лекций в Академии Маркос услышал критику в адрес Тито, он встал и покинул аудиторию со словами: «Тито – мой личный друг, и я не могу участвовать в его уничижении». При этом показал наручные часы, которые подарил ему Тито, и добавил: «Не хочу ни вилл, ни машин, ни прислуги. Я – пролетарий и хочу работать на заводе простым рабочим». По его просьбе и с большим облегчением для себя власти предоставили ему работу на часовом заводе в Москве.
Там его представили как рабочего из Азербайджана – Маркос говорил по-турецки.
Генерал женился на простой русской женщине и жил в небольшой московской квартирке.
Эта идиллия продолжилась до момента смерти Сталина, т. е. до марта 1953 года. Когда началась десталинизация, Захариадис протестовал, и его не только убрали из руководства греческой компартии, но и вовсе исключили из партии и отправили работать директором лесхоза в Новгородскую область [172]. Пост Захариадиса в ΚΚΕ было предложено занять Маркосу. ЦК компартии работал в то время в Бухаресте. Естественно, Маркос сообщил своей супруге об их переезде в Бухарест и открыл ей, что он не азербайджанец, а генерал, один из руководителей греческой компартии, и в данный момент они должны ехать в Румынию. И, что меня поразило более всего, его русская супруга спокойно спустила с антресолей чемоданы и начала укладывать вещи.
А в Бухаресте случилось вот что: заседание ЦК, на котором Маркосу предлагалось стать Первым секретарем, проходило еще при старом его составе. На требование Маркоса провести для этого новые выборы ему ответили отказом. Тогда он вернулся в гостиницу и приказал жене вновь упаковать чемоданы. Пара вернулась в Москву, а генерал – на свое рабочее место на часовом заводе. Разумеется, между греческими коммунистами разразился огромный скандал, и присутствие Маркоса в Москве делу не помогало. Поэтому генералу было предложено переехать на работу в Пензу, на такой же часовой завод. Он поехал, и там и остался. В Греции никто не знал, где он находится.
Тем временем Захариадис, который до 1962 года работал в Новгородской области под фамилией Николаев, решил уехать на родину. Говорят, что он тайно приезжал в Москву, чтобы обратиться за визой в греческое посольство. Видимо, у него ничего не получилось, так что вскоре его отправили в такой же лесхоз, но много дальше, в Сургут. Он остался на этом месте до конца, но что это был за конец, никто не знал, – просто человек исчез.
Однако случилось так, что
