Но вот в ударах самолетов наметилась какая-то очередность. Что-то мы начали успевать, пока они, делая круг, устремлялись снова в пике на наш дом.
Джохар с мальчиками, спешно собрав телефон, искали штеккер от провода, который в темноте было очень трудно найти. Потом ребята побежали заводить машины. Ночь озарялась огнем пожарищ и ослепительными вспышками совсем рядом. Газик подогнали к крыльцу, только мы сели, снова самолеты. «Немедленно всем в дом!» — приказал Джохар. Я и Мовлихан не успели выбраться из машины. Мы сидели, низко пригнувшись, отчаянно отсчитывая секунды. Мовлихан начала вслух молиться. Грохот разорвавшейся рядом бомбы оглушил нас, градом посыпались осколки. «Если хоть один из них попадет в бензобак — взорвемся», — успела подумать я перед новым страшным взрывом.
Но вот все стихло. Самолеты пошли на новый круг, а мы, быстро развернувшись, помчались по колдобинам черной улицы сквозь дым и пламя пожарищ. Вокруг слышались звук отъезжающих машин, лай собак, мычала скотина. Около дороги, в луже крови, в последних конвульсиях дергалась разорванная пополам корова. На огромной скорости мы чуть не врезались в большую воронку от глубинной бомбы, зиявшую посреди улицы рядом с домом Абу Арсунукаева. «Ты куда!» — Джохар мгновенно перехватил руль у растерявшегося Висхана, резко крутанул его вправо. К его молниеносной реакции я уже привыкла.
Я вспомнила похожий случай в Сибири. Тогда мы опаздывали на иркутский самолет и точно так же неслись по обледеневшей дороге. Газик на огромной скорости вдруг развернуло, он пошел юзом и, перелетев встречную полосу, перевернулся. Самое интересное, что перевернуло его на мою сторону, как всегда я была крайней. На меня съехали все мужчины, сидящие на заднем сиденье. Возле окна я поставила полиэтиленовый пакет с единственной шляпой Джохара, которой он очень дорожил. Эту шляпу Джохар собирался торжественно водрузить на голову, когда мы приедем в Грозный. Каждый отпуск был для нас долгожданным событием, а военный мундир ему очень надоедал за год.
Почему-то когда становится страшно, меня всегда начинает разбирать нервный смех. Вот так и в тот раз в ответ на его тревожный вопрос: «Ну, как вы?», я похоронным голосом констатировала: «Все лежим на твоей шляпе. Представляешь, что будет, когда ты наденешь ее в Грозном?» Всем стало смешно. Нас кое-как вытащили через окно, потом пакет с его шляпой, ставшей похожей на блин. Газик перевернули, и мы понеслись снова. Надо было ехать еще быстрее, ведь самолет, на который заранее были куплены билеты, мог улететь без нас. Молодой водитель, видно, никогда с такой скоростью по гололеду не ездил. И когда он увидел большой деревянный ящик, брошенный кем-то прямо посередине дороги, совсем ошалев, начал объезжать его не с правой стороны, а с левой, то есть свернул прямо на встречную полосу. Пока мы ошеломленные его манипуляциями, приходили в себя, Джохар, молниеносно выхватив у него руль, крутанул его вправо. Мы успели увернуться и от множества машин, несущихся прямо на нас, и от деревянного ящика. Все движения Джохара всегда были четко выверенными, такими же легкими и сильными, как и его походка.
Мы пережили страшные мгновенья кромешного ада, а теперь, выехав из села, начали делиться впечатлениями. Я переживала за Ваху, который добровольно остался дома охранять казенное имущество. «Кому нужно будет это имущество, если Ваха погибнет под бомбами вместе с ним?» — кипятилась я. «Он остался из-за документов», — сказала Мовлихан. «Не переживай, он нас найдет, он здесь каждую тропинку знает». Видимо, бомбили лагерь, который находился за нашим домом на горе, с ранеными ополченцами. «А мне показалось, что бомбили именно наш дом, все соседние дома разбиты», — сказала я. Хорошо, что людей в них не было, многие уже давно уехали, а те, кто остались, спрятались в большой подвал дома, который находился недалеко от нас.
Поздно ночью мы приехали к Баширу, брату Магомета Жаниева в село Гехи-Чу. Хозяева выглядели обескураженными. Оказывается, о бомбежке в Шалажи здесь уже знали, рано утром намечались обход и проверка домов российскими солдатами. Кто-то из оппозиционеров, оберегая свои дома от разрушения, «подмахнул» с федералами договор. Пришлось нам покинуть и этот дом.
Снова мы ехали по черному лесу, ветки деревьев царапали стекла и обшивку машин. Мы поднимались все выше и выше в горы. Колеса скользили по глине, иногда катились по каменистому руслу реки. Густой туман покрывал все вокруг сплошной пеленой.
Наконец мы выехали на одинокую темную поляну. Газик, разворачиваясь, осветил фарами застывшие деревья, их ветви напомнили мне распростертые лапы невиданных зверей. Туман, клубясь возле кустарников и растекаясь потоками по впадинам, полз, как живое существо. Какая первобытная, мрачная красота! «Придется нам провести ночь здесь, дальше видно будет», — сказал Джохар. Было холодно. Как я не старалась уснуть — все было бесполезно. Мы с Мовлихан, прижавшись друг к другу, перебирали события этой ночи. «После удара по дому Абу я подождала минут двадцать, а потом начала купаться, — рассказывала Мовлихан. — Когда начался налет, не помня себя от страха, я протиснулась под зеркальное трюмо (до сих пор не пойму, как у меня это получилось) и оттуда увидела, как упала на пол и разбилась горящая керосиновая лампа. Не знаю, почему не вспыхнул керосин, который ручейком потек прямо ко мне. Все было, как в замедленной съемке… Потом кое-как оделась и прибежала в ваш дом, потеряв по дороге тапочки». «Мы тоже растерялись, — сказала я, — сначала спасали друг друга, а потом поняли, что это бесполезно, если погибнем, то все сразу, от одной бомбы. Джохар, потрепав Деги по плечу, ласково посмотрел на него: «Тоже лез спасать…». Гляжу, в темноте кто-то маленький пытается закрыть собой мою голову, обнимает меня».
«О чем думали, когда бомбили?» — спросил нас Джохар. «О том, как покрасивее перед смертью принять позу», — отшутилась Мовлихан. А я, как только самолеты уходили на новый круг, носилась по дому с полиэтиленовым пакетом, спешно закидывая в него все, что под руку подвернется: яблоки, печенье, хлеб с маслом. Вот только воду забыла. Свою большую сумку с одеждой я закинула в уазик в первую очередь. Хоть Джохар и посмеивался надо мною иногда, женщина остается женщиной при любых обстоятельствах…
У Деги в рюкзаке оказались заранее положенные небольшая кинокамера и портативный компьютер, с которым он никогда не расставался.
Постепенно все замолчали и начали засыпать. Глядя на Мовлихан, прислонившуюся головой к оконному стеклу уазика, я задумалась. Мне было жаль эту молодую красивую женщину. После бессонной ночи, обычно веселая и энергичная, она притихла и побледнела. Каштановые пряди выбились из-под ее платка и рассыпались по плечам. Она была замужем за Вахой десять лет и за эти годы успела родить ему трех прекрасных сыновей. Только большая любовь к Вахе помогала ей переносить трудности, привычные любой сельской женщине. Молодой городской девушке, сначала было нелегко успеть все сделать и в доме с детьми, и в коровнике. Там, кроме двух бычков и двух коров, находился недавно появившийся на свет теленок. Я почувствовала его рождение однажды ночью. Сарай с коровами примыкал к нашей стене. Какое-то странное чувство переполнила мое сердце. И утром, когда оживленная Мовлихан зашла к нам в дом, я спросила ее о теленке. Кажется, она не очень поверила, что я узнала о его появлении на свет во сне, а не наяву. Мы начали подбирать имя. В ответ на мое предложение назвать теленка Зорькой или Звездочкой Дуки предложил старинное чеченское имя «Пердовс». Как мы тогда смеялись! Что же теперь будет с нашим маленьким стадом?..
