В других местах после раскола империи Шарлеманя феодальные вассалы держались за свои земельные владения – феоды, а монастыри – за свои бенефиции. Скоро они бросят вызов централизованной королевской власти. Католический Рим, неспособный призвать на подмогу со стороны армию Пипина или Шарлеманя, неумолимо погружался в пучину слабости. Отдельные участки пограничных областей империи Каролингов преобразовались в новые общины на севере христианской Испании и на Дунае, где в недалеком будущем на месте Восточной марки возникнет Австрия.
Но пока что короткая династия Каролингов терпела неудачу, а зарождавшаяся империя умирала – кое-что еще выжило и пошло незамеченным и почти нигде не зафиксированным. Каролингское возрождение продолжалось.
Это хрупкое наследие, состоявшее из знаний и надежды, выдержало падение власти и многочисленные войны. Школа Шарлеманя, содружество умов Алкуина, песни Ангильберта, открытые суды Теодульфа и пустившие прочные корни церкви были первыми ласточками в деле пробуждения народов. Церковь в Ахене, дворец в Ингельхейме, братство Сен-Дени приобретали новый блеск и славу. Пояс храмов Шарлеманя, протянувшийся от Бремена до Тортосы, был не полностью разрушен.
Великолепные григорианские песнопения, священные символы и требники, новая Библия Алкуина – все они рождались в тишине монастырей и оттуда выходили в свет. В скрипториях продолжали переписывать книги четким каролингским письмом. Стихи Вергилия и картины мира блаженного Августина овладевали умами все большего количества необразованных людей. Книги, переходившие из монастырей и дворцов в церковные школы, сохранились во время вражеских нашествий, так как для варваров они не представляли никакой ценности и к тому же плохо горели. Книги путешествовали вместе с монахами в глубь страны, в горы, на остров Рейхенау, и к Боденскому озеру, где художники совершенствовали свое мастерство в иллюминировании[41].
Каролингское письмо проникло в Италию и дошло до монастыря Монте-Кассино. В англосаксонской Англии король Уэссекса Альфред Великий, не щадя сил, пытался сохранить зачатки своей культуры с помощью переписывания книг и с этой целью посылал в страну франков за учителями вроде Джона Сакса.
К тому времени воспоминания о настоящем Шарлемане стали покрываться дымкой. В последний раз они увидели свет, когда Гном Эйнгард удалился в монастырь бенедиктинцев, который обогатил священными реликвиями, приобретенными им в Риме во время своих странствий. Там Эйнгард с любовью написал биографию своего великого короля и товарища – Vita Caroli – «Жизнь Карла». Однако к его человеческому облику Гном добавил ностальгические черточки в совокупности с некоторыми отличительными чертами другого героя его воображения, Цезаря Августа.
К этому времени, спустя 12 лет после своей смерти, Шарлемань начал принимать облик короля из легенды. Память о его страсти к женщинам не прошла бесследно. Один скромный монах создал образ Шарлеманя как сластолюбца. Он живописал, как король франков завлек в свой дворец одну непорочную деву по имени Амальберга, а теперь за свой поступок испытывал муки в чистилище. Но этот одинокий голос тонул в хоре хвалебных песен, народных сказок и монашеских жизнеописаний деяний сына Пипина Короткого.
Так благодаря таинственному процессу алхимии человеческого воображения Шарлемань стал легендарным героем. И этот образ родился не в дворцовых хрониках и не в повествованиях любивших его франков. Его образ рождался из-под пера тех, кто писал, рассказывал или пел о нем в новых сообществах Западной Европы. Шарлемань стал, если можно так выразиться, величайшим монархом всего человечества.
Вскоре после Эйнгарда ученый поэт Уольфрид Страбо написал предисловие к опусу «Жизнь Карла» вышеупомянутого летописца. И, несмотря на то что Страбо, похоже, были известны факты жизнедеятельности покойного короля, «прославленного императора Карла», все равно из-под его пера вышел образ величайшего монарха в жизни всего человечества.
«В золотой век своего правления он вытащил королевство из пучины мрака и невежества (если можно употребить такое выражение), когда Господь дал ему в руки свет знаний, недоступных нашему первобытному состоянию. Но теперь у людей появились другие интересы, и свет мудрости, недоступный большинству из них, постепенно угасал».
Может быть, и не стоит удивляться тому, что деяния Шарлеманя столь преувеличены. Тем не менее достойно изумления, что в легенде он превратился в того, кем никогда не был при жизни.
Подлинный Арнульфинг был достаточно высокого роста и необычайно волевой, очень целеустремленный и прекрасно разбирался в людях. Однако с течением времени призрак легендарного Шарлеманя изменил свою внешность. Он стал превышать других мужчин чуть ли не на голову и одним своим взглядом нагонять ужас на язычников и других врагов. Он сменил национальное платье франков на имперские одежды и стал носить корону, отправляясь на охоту. Своим гневом он вгонял слушателей в молчание. Воспоминания о трагедии в Ронсевале затмевали солнце и нагоняли мрак.
При жизни могучий франк вряд ли представлял собой человека, занимающего высокое положение. Его легендарный образ, к которому добавили что-то от себя монахи и всяческие летописцы, приобрел волшебные черты. Он стал мудрейшим и всемогущим. Длинная борода прибавляла достоинства этому aureus Carolus – прославленному Карлу. Естественно, тело в гробнице в Ахене соответствовало легенде. «Там Шарлемань сидел выпрямившись. На коленях у него лежал огромный том Евангелия, а лицо его было обращено к дворцовому порталу. Поскольку он не был мертв, борода продолжала расти и пробивалась даже сквозь трещины в брусчатке».
Примерно в 885 году почтенный монах из монастыря Святого Галла написал свою рукопись Gesta Caroli – «Деяния Карла», чтобы поведать своим беззубым ртом о великих делах, совершавшихся во времена «золотой империи прославленного Карла». Наслушавшись песен старых ветеранов, добропорядочные монахи начинали сочинять всяческие пикантные подробности биографии истинного, земного и «очень коварного Карла». Но в мыслях этого монаха великий король стал даже «железным Карлом», чьи подданные «воздавали ему должное как великому королю».
Так, в памяти монахов непобедимый Шарлемань правил воинственным народом в течение почти целого столетия мира и покоя. В этом и состоит удивительная метаморфоза Арнульфинга – весьма заурядного полководца, который тем не менее сражался, имея войско не слишком воинственного народа, в течение почти двух десятков лет.
Шарлемань не успел еще успокоиться в своем гробу, как норманны вновь нарушили морские границы. Вверх по течению Рейна, Сены и Луары их флотилии совершали налеты на города. Армии больше не существовало, чтобы отбить нападение. В начале 845 года внук Шарлеманя беспомощно отсиживался со своими сеньорами и рекрутами, отказавшимися сражаться с воинственными захватчиками, а норманны в то время увели в плен 1100 жителей деревень по реке Сене.
