Всё было тщетно.
Цепляясь за ускользавшую из Ваших рук власть, Вы успели уже стать на пагубный путь компромиссов и решили неуклонно бороться с Вашими ближайшими помощниками, затеявшими, как Вам казалось, „государственный переворот“.
8 февраля Вы отдали приказ, осуждающий выступление капитана Орлова, руководимое лицом, „затеявшим подлую политическую игру“, и предложили генералу Шиллингу „арестовать виновных, невзирая на их высокий чин и положение“.
Одновременно приказом были уволены в отставку я, генерал Лукомский и адмирал Ненюков.
Оба приказа появились в Крыму 16 февраля, а за два дня в местной печати появилась телеграмма моя капитану Орлову, в которой я убеждал его как старый офицер, отдавший Родине 20 лет жизни, ради блага ее подчиниться требованиям начальников.
„Затеявшего подлую политическую игру“ не было надобности разгадывать. Его имя называлось громко всеми.
Теперь Вы предлагаете мне покинуть Россию. Предложение это Вы мне передали через англичан. Переданное таким образом предложение могло быть истолковано как сделанное по их инициативе в связи с „германской ориентацией“, сведения о которой так усердно распространялись Вашими агентами. В последнем смысле и истолковывался Вашим штабом Ваш приказ о назначении меня в Крым, против чего англичане будто бы протестовали.
Со времени увольнения меня в отставку я считаю себя от всяких обязательств по отношению к Вам свободным и предложение Ваше для меня совершенно необязательным. Средств заставить меня его выполнить у Вас нет. Тем не менее я решаюсь оставить Россию, заглушив горечь в сердце своем.
Столь доблестно начатая Вами и столь недостойно проигранная борьба приходит к концу. В нее вовлечены сотни и тысячи лучших сынов России, не повинных в Ваших ошибках.
Спасение их и их семейств зависит от помощи союзников, обещавших эту помощь Вам.
Кончайте лее начатое Вами дело, и, если мое пребывание на Родине может хоть сколько-нибудь помешать Вам спасти ее и тех, кто Вам доверился, я, ни минуты не колеблясь, оставлю Россию.
Барон Петр Врангель».
Это письмо было размножено Врангелем и его сторонниками и широко распространено в армии, в тылу и за границей. В частности, его копии были посланы Лукомскому, Ненюкову, Бубнову и британскому генералу Хольману. Нетрудно убедиться, что при публикации письма в своих мемуарах барон убрал наиболее острые и беспощадные характеристики Деникина. Вероятно, после крымского опыта, когда Петр Николаевич и сам потерпел поражение, он убедился, что во многом был несправедлив, что далеко не всё зависело от Деникина, что кроме его, как казалось Врангелю, роковых ошибок существовали и объективные, непреодолимые обстоятельства, обусловившие поражение белых. Но то, что он смягчил письмо при подготовке мемуаров, вряд ли имело принципиальное значение для Деникина. Ведь и полный текст был хорошо известен в эмиграции — сперва по копиям, а потом и по публикации в воспоминаниях Деникина.
В последние дни пребывания Врангеля в Крыму возникла угроза прорыва неприятеля. 24 февраля (8 марта) 1920 года ударная группа 13-й и 14-й советских армий взяла Перекоп, но у юшуньских укреплений была разбита слащевцами и с большими потерями отступила. После этой неудачи красные на время перестали тревожить Крым, оставив против перешейков лишь заслон из частей 13-й армии, насчитывавший девять тысяч штыков и сабель.
Из-за поломки «Александра Михайловича» Врангелю всё же пришлось отплыть в Константинополь на британском судне. В конце февраля 1920 года (по старому стилю) генерал покинул Крым, как он думал, навсегда и прибыл в Константинополь, куда незадолго перед этим были эвакуированы его жена и дети.
Врангель с генералом Шатиловым остановились в здании русского посольства, где военный представитель генерал Агапеев предоставил в их распоряжение свой кабинет. Семья барона проживала на острове Принкипо из группы Принцевых островов вблизи Константинополя.
Уже из Константинополя на последнее письмо Врангеля, написанное после форсирования 7 марта красными Кубани, что означало крах Северо-Кавказского фронта белых, Деникин отправил раздраженный ответ:
«Милостивый государь, Петр Николаевич!
Ваше письмо пришло как раз вовремя — в наиболее тяжкий момент, когда мне приходится напрягать все духовные силы, чтобы предотвратить падение фронта. Вы должны быть вполне удовлетворены…
Если у меня и было маленькое сомнение в Вашей роли в борьбе за власть, то письмо Ваше рассеяло его окончательно. В нем нет ни слова правды. Вы это знаете. В нем приведены чудовищные обвинения, в которые Вы сами не верите. Приведены, очевидно, для той же цели, для которой множились и распространялись предыдущие рапорты-памфлеты.
Для подрыва власти и развала Вы делаете всё, что можете.
Когда-то, во время тяжкой болезни, постигшей Вас, Вы говорили Юзефовичу, что Бог карает Вас за непомерное честолюбие…
Пусть Он и теперь простит Вас за сделанное Вами русскому делу зло.
А. Деникин».
«Генерал Деникин, видимо, перестал владеть собой», — кратко прокомментировал это письмо Врангель.
Между тем в этой последней переписке с Деникиным Врангель с моральной стороны выглядит не очень красиво. Зачем было добивать главнокомандующего упреками, пусть даже и справедливыми, в тот момент, когда тот, глубоко потрясенный разгромом, последовавшим после стольких блестящих побед, из последних сил пытался задержать наступление красных? Вместо того чтобы помочь хотя бы доброжелательным советом, Петр Николаевич еще раз пенял Деникину на его ошибки, которые тот уже и сам начал осознавать. Может быть, опустив при публикации в мемуарах наиболее обидные для Деникина пассажи своего письма, барон таким образом молчаливо признавал, что в своей критике не во всём был прав.
Вскоре после провальной новороссийской эвакуации Врангель получил известие об отставке И. П. Романовского. Как писал Петр Николаевич, «уступая требованию общественного мнения, генерал Деникин решился принести в жертву ему своего ближайшего сотрудника (общественное мнение было весьма неблагоприятно к генералу Романовскому. Его называли „злым гением Главнокомандующего“, считали виновником всех ошибок последнего. Справедливость требует отметить, что обвинения эти были, в значительной мере, голословны). Генерала Романовского заменил генерал Махров». Больше никаких комментариев в мемуарах по этому поводу Врангель не дал. Но, вероятно, в тот момент он понял, что с уходом Романовского дни Деникина как главкома сочтены. Так и случилось.
В заключение этой главы скажем несколько слов о судьбе родителей Петра Николаевича, остававшихся в Советской России. После Октябрьской революции, чтобы прокормиться, барону Николаю Егоровичу пришлось распродавать за бесценок «собранное с такой любовью в течение полстолетия». Великолепное ампирное зеркало на барельефах египетских сфинксов высотой около трех с половиной метров сторговал у него за картошку и увез в деревню мужик-мешочник.
