Нет, опять не так. Что ей быть недовольной, кто она такая? Ей было просто неловко и обидно за невнимание - пусть и не подчеркиваемое, но и не скрываемое подполковником. Все-таки они сами попросили ее приехать, а тут стой у стены, жди, когда наговорятся. Хорошо, она дочь военного, а если так относятся и к гражданским? Что они могут подумать об армии?
Наконец, миновав несколько поворотов, они вошли в огромный кабинет с такими же огромными картами но стенам. Наверное, стены и возводились под эти карты. Боясь взглянуть на них, чтобы случайно даже не соприкоснуться с какой-либо тайной - карты у военных - это всегда тайны, - Оля не сводила глаз с поднявшегося из-за стола полного, не в пример отцу, полковника. Тот, однако, не предложил ей ни пройти, ни сесть.
- Нам нужно вызвать Василия Петровича в Москву, но сделать нужно так, чтобы просьба о приезде исходила от вас. Так нужно, - сказал он об уже известном.
- Хорошо, - ответила Оля. Захотелось вдруг одного: чтобы все это быстрее закончилось, чтобы выйти из этой духоты на улицу, где просто идут москвичи, просто едут машины, просто мигают светофоры.
- Ну, тогда все, - удовлетворенно кивнул хозяин кабинета. - До свидания. Ой, нет, еще один момент. Если Василий Петрович вдруг позвонит оттуда, из Афганистана, домой, ему тоже скажите, что это вы просите его приехать. А о том, что приходили сюда, - ни слова.
Полковник напомнил о том, что тревожило ее со вчерашнего вечера, и Оля решилась:
- А можно... спросить?
- Конечно, пожалуйста, - разрешил собеседник, но сам настороженно замер.
"Ага, значит, я вам все-таки нужна?" - заметила его напряжение Оля, и это придало решительности:
- А когда папа... Василий Петрович узнает, что это все же не моя... инициатива?
Полковник широко, облегченно улыбнулся:
- Сразу же, как только приземлится в московском аэропорту. Его встретят наши товарищи и сразу все скажут.
- Спасибо.
За что спасибо, почему спасибо, Оля не могла объяснить. Но это уже и не было главным. Просто она в самом деле знала отца и уже представляла, как он будет мучиться от неизвестности, переживать, строить догадки насчет этого дурацкого вызова. И чем быстрее все для него прояснится, тем конечно же лучше. А мама, что будет с мамой? Когда узнает она? Господи, что же она наделала? Может, отказаться от всего, пока не поздно?
Но подполковник уже подал хозяину кабинета ее пропуск, тот размашисто расписался на нем - такие подписи, наверное, очень весомо выглядят под документами, и кивнул, прощаясь и отпуская гостью...
10-12 декабря 1979 года. Кабул - Москва.
Заплатин читал лекцию политработникам, когда его позвали к телефону.
- Попозже нельзя? Я занят.
- Сказали, срочно. Москва.
На связи был Ошурков, замполит одного из управлений Главпура.
- Василий Петрович, добрый день. Как настроение?
Настроением, как и погодой, обычно интересуются, если нечего спросить. А тут наверняка готовят к чему-то важному.
- Я слушаю вас, Леонид Николаевич, - помог начальнику начать разговор Заплатин.
- Василий Петрович, тут такое дело... - Наступила тишина, но на этот раз Заплатин промолчал. - Понимаете, ваша дочь...
Тут уж Заплатин не выдержал:
- Что с ней?
- Ничего, уверяю вас. Просто она обратилась в ЦК КПСС с просьбой встретиться с вами.
- Оля? В ЦК?! Это недоразумение, Леонид Николаевич. Она не могла обратиться в ЦК. С ней что-то случилось?
- Поверьте мне, ничего. Вам просто надо сегодня же вылететь в Москву.
- У нас через час стемнеет, да и самолетов на Москву нет.
- Самолет вас ждет в Баграме. Добирайтесь туда.
Лучше бы он этого не уточнял. Если прислали самолет - значит, у Оли страшная беда. Оля, Оленька...
- Но что с дочерью? Она-то хоть жива? - ни на мгновение не поверив в сказку про ЦК, крикнул, уже не сдержавшись, Василий Петрович.
- Конечно, жива. Успокойтесь. Но больше ничего не опрашивайте.
Жива! Главное, что жива. Но обращаться в ЦК... Нет и тысячу раз нет, такое мог придумать только человек, не знающий его дочь. В ЦК... Здесь что-то не то. Попала в больницу? В какую-нибудь банду?.. Дом - школа институт - друзья... Где в этой цепочке и что могло случиться?
- Что случилось, Василий Петрович? - дошел до Заплатина голос Экбаля.
Телефонная трубка, зажатая в руке, тоненько и коротко попискивала, а подошедший Экбаль смотрел то на нее, то на своего советника.
- Ничего, Экбаль, ничего. Просто срочно вызывают в Москву. Я пойду собираться. Одни справитесь? - кивнул на зал.
- Конечно, товарищ генерал.
Уже справляются одни - это хорошо. Это очень хорошо. Но что с Олей? Если взять дом - что там могло случиться? Второй этаж, балкон застеклен. На кухне - газ. Но ведь если что - дверь на балкон как раз из кухни...
- В посольство, - попросил водителя.
- Ничего не знаю, Василий Петрович, - удивленно пожал плечами Табеев. - Честное слово. По моим каналам никакой информации на эту тему и близко не проходило. Но я думаю, что надо лететь, раз позвонили.
- У меня час времени, срочно вызывают в Москву, - поднявшись к себе в квартиру, с порога сказал жене. Боясь, как бы она не уловила тревоги и озабоченности в голове, добавил: - По делам службы.
"Зря уточняю, - тут же пожалел о сказанном. - Ничего не надо уточнять. Лечу и лечу".
Чтобы скрыть недовольство собой, сам начал доставать вещи, смотреть, что взять с собой на московские холода. И подсознательно ждал, о чем спросит, какой первый вопрос задаст Вика. И как они похожи с дочерью...
- Надолго?
Пронесло - это ее извечный вопрос с лейтенантских пор: не куда и зачем, а на сколько. Значит, с женой все в порядке, хоть она не будет волноваться. Но Оля, что с Олей?..
- Надолго? - думая, что он не расслышал, переспросила Вика.
Ответил уже искренне:
- Не знаю.
...Афганистан - не Союз, особенно по расстояниям: двадцать минут на вертолете - и уже в Баграме. Самолет для него уже был готов, но летчики, естественно, ничего не знали, им приказ: забрать и привезти. Единственное, взлететь засветло не успели, в Ташкент прибыли только утром. Там под парами, для него одного, уже стоял Ил-18.
"Что же это за почести такие? Что все-таки случилось?" - вновь закрутилась пластинка под непрерывное хождение между креслами.
- Товарищ генерал, командир просит вас подойти, - позвал один из летчиков.
"Может, что-то передали, сообщили дополнительно", - заторопился в кабину Заплатин.
- В Москве нет погоды, не сажают, - обернулся к нему командир экипажа. - Предлагают лететь в Ленинград.
- Смотрите сами, я вам не начальник, - отдал судьбе свое время Василий Петрович.
Ленинград - это значит еще несколько часов неизвестности. Еще несколько часов не будет знать, что с Олей. Это - облегчение и камень. Отодвинется что-то страшное непонятное, темное, но ведь оно есть, есть, есть...
