Нерегулярное питание, хронический недосып, холод, постоянные физические перегрузки... Пьем грязную воду из грязных котелков, оттаянную из грязного снега... Как можно было вытерпеть такое? Уму непостижимо! Повторяю, условия окопной жизни в степной местности под Сталинградом были очень тяжелыми. Это не говоря об угрозе каждоминутно висящей над головой смерти.
Грязь впиталась в кожу. Лица черные и закопченные. Но мы глядим друг на друга - и хватает сил смеяться: до чего же чумазые и смешные! Хорошо, что у меня тогда еще не росла борода. А у старших моих товарищей - мужичков торчала грязная щетина, и они вообще были похожи на бармалеев...
Командиры, конечно, хотели бы, чтоб мы внешне выглядели более или менее приличней, но требовать от нас опрятности они не могли.
Я в детстве был мечтатель. На прииске пацаны с восьми лет умели мыть золотишко. Как утята, на речке Миасс полоскаемся с утра до вечера с ковшами да с лотками. Я мечтал найти огромный самородок, который не смогли бы поднять все наши старатели. Я думал тогда, что раз мы находим мелкое золото, то непременно где-то лежит в земле материнское золото размером со скалу. Почему я так думал? Потому что я видел камешки размером с песчинку и монолитные каменные горы, как Таганай... Детская жизнь наша была в те годы в сплошной работе: по дому, во дворе, в огороде, на покосе, в лесу. Играть хочется, но некогда. Коньки и лыжи лежали, так и не дождавшись хозяина. В летние каникулы меня отец устраивал в старательскую артель коногоном. Я любил труд, но мне хотелось хоть один раз в десять дней побыть в лесу одному или с удочкой на речке... А старатели работают без отдыха все лето... Что придумать, чтоб не работать целый день? И придумал. Утром, как правило, старатели рассказывали свои сны. И обычно, когда кому-нибудь приснится очень плохой сон, суеверные старатели устраивали выходной. И вот утрами я тоже стал объявлять свои сны: детским снам придавалось очень большое значение. Бригадир отменял рабочий день, и я убегал "зимогорить" в лес или на речку... Когда я позже отцу признался в своей хитрости, он до слез смеялся...
Мечтателем я остался и до седых волос, мечтателя не вытравили из меня и окопы под Сталинградом в декабре сорок второго...
"Как бы мне роту всколыхнуть, - мучительно размышлял я в те дни. - Что придумать, чтобы люди сделали невозможное и, несмотря ни на что, все бы разом обрели пристойный облик?.."
Идея пришла внезапно, я даже испугался поначалу. Но когда я проанализировал варианты "последствий", я решил, что меня невозможно будет разоблачить, и начал свои действия.
Сначала я отлучился от своей роты на полчаса, а вернувшись, принес "потрясающую новость":
– Хлопцы, ходит слух, что на Донской фронт прибыл Сталин!
И "новость" понеслась по окопам и траншеям с самой стремительной на войне скоростью - со скоростью солдатского телеграфа. Уже через какой-нибудь час я не увидел в нашем батальоне ни одного солдата, который бы не наводил порядок в своем туалете. Хлопают и скребут свои шинели. Пришивают хлястики. Бреются на морозе и моются. Чистят свое оружие. Словом, принимают бравый вид...
Начальству задают солдаты вопросы, чтоб удостовериться, начальство в недоумении, но солдаты в данном случае слуху верят больше, чем начальству. Мол, зажимает начальство такую новость, понятно, секретность сохраняет... Зря я боялся за "последствия" своей идеи. Признайся я теперь, что слух пустил я, мне бы уже просто не поверили...
* * *
Как-то по ходу наступления и продвижения нашего батальона увидел я ряд крепких блиндажей, брошенных немцами. Солдаты наши приостанавливаются возле них, что-то выясняют и двигаются дальше, вперед... Достиг и я этих блиндажей. Смотрю, у входа на земле корчится могучий артиллерист из полковой артиллерии. Похоже, отравился чем-то, это бывало часто.
Пострадавший колени поджимает, мнет свой живот и стонет, как в трубу. Солдаты посмотрят на "страшные муки" - и прочь.
– Чем же он отравился? - пытаюсь дознаться.
– А вон, видишь, что-то из тех бутылей выпил.
Я посмотрел: в ящике шесть бутылей литра по три-четыре каждая. Жидкость в них золотистая и вязкая.
Умирающий изо всех сил старается умереть самым мучительным образом. Блеснул на меня подозрительным глазом и жалобно стонет:
– Ох, боже ж мий! Ох, боже ж мий!..
Тут я разглядел, что у этого хохла морда малиновая, хоть он старается, надувшись, побагроветь... Выясняю, что в блиндаже еще есть ящики с такими бутылями... В нашей минроте были свои повозки, запряженные парами. Я шепнул из наших одному, чтобы сюда скорей пригнали из роты двуколку.
Двуколка подоспела вовремя, вперед артиллерийской повозки. Тут хохол взревел по-настоящему:
– Оставьте ж хоть ящик, паразиты!
– Не, - гогочут наши хлопцы. - Самим мало!
– Э!.. Тоди и я з вамы!..
Потом уже, став в нашей роте почти своим, артиллерист - его звали Микола Марченко - очень любил рассказывать, как он обдурил чуть не целый батальон и как на "хитром татарине" вышла у него осечка: "...а этот сузил свои татарские зенки и так и впился в мою морду..." И делал под конец рассказа вывод:
– Там, где татарин, хохлу делать нечего!
* * *
Чтобы повысить боевую эффективность роты, Бутейко решил наш расчет сделать "кочующим". Мы должны были действовать теперь совершенно самостоятельно даа переднем крае батальона, выбирать огневые позиции, смотря по обстановке, и вести огонь во взаимодействии со стрелковой ротой.
Теперь командир стрелков, имея минометный расчет непосредственно возле себя, мог при необходимости поражать цели минометным огнем. Появился, например, у фашистов снайпер, который укрылся за подбитым танком, - кроме как навесным минометным огнем, его ничем не достанешь. Или заработала новая пулеметная точка у гитлеровцев - опять же нет против нее лучшего средства, чем навесные мины. Прибежит из стрелковой роты связной: появилась цель, которая укрыта, к примеру, за подбитой пушкой, - мы без волокиты хватаем на вьюки свой миномет и спешим на выручку, как "скорая помощь". Глаз на определение точной дистанции до цели уже наметан. Работая все время вместе - Суворов, я и Худайбергенов Фуат, - мы третьей миной поражали цель.
Главное преимущество кочующего минометного расчета - оперативность: не успеет враг освоиться на новой огневой, как мы его тут же накроем своим навесным огнем. Из-за постоянной нашей кочевки мы были неуловимы для фашистов.
Через дивизионную газету "Вперед!" нашу тактику кочующего миномета распространяли по всем минометным ротам дивизии.
Одно неудобство: очень тяжело минометчикам таскать на горбу вьюки. Особенно неудобной ношей мне казался ствол. Отшлифовался о грубое сукно, блестит, как никелированный, и мало что тяжелый - двадцать килограммов, так еще и выскальзывает из рук, как налим.
Надумал я таскать ствол за собой на поводке. Привязал веревку к шаровой пяте - и вперед! Ствол скользит по мерзлой земле, а по снегу даже обгоняет меня. Вот благодать-то! Комроты Бутейко увидел, как ловко я теперь передвигаюсь, и говорит:
– Следи только, чтобы чехол со ствола не слетал, а то песком забьешь ствол и зеркало испортишь.
Я рад-радешенек, что комроты вроде бы одобрил мою идею. Но радоваться пришлось недолго.
– Раз такое дело, - продолжает Бутейко, - придется наводчикам вменить в обязанность таскать еще и лоток с минами!
– Есть! - говорю.
Теперь у меня "на поводке" двадцать килограммов да на горбу двадцать два. Товарищи хохочут: "Что, не удалось посачковать, Мансур? Хохол оказался хитрей татарина?"
Но это юмор, на который солдат неистощим даже в самой трудной обстановке. Обстановка же была тяжелейшая. Редко выпадали дни, чтобы в расчете, как положено, было пять человек. Потери мы несли большие: личный состав роты обновился уже дважды. Четвертого номера мы имели от случая к случаю, а о пятом и мечтать забыли. Сами таскали на себе и мины, и лафеты, и плиты. А надо было, так и вдвоем управлялись. Лишь бы только все до единого миномета вели огонь по врагу!
Но все же у нас потери были меньше, чем в стрелковых ротах. У тех обновлялся личный состав в течение недели-двух. Трогательно было ощущать их заботу о нас - минометчиках. Они сами запасались минами, заранее в своих окопах готовили площадку для установки миномета: наше близкое соседство поднимало у них боевой дух. За наши стволы-трубы они прозвали нас "самоварниками"... Поэтому в минуты затишья мы бывали частыми гостями в стрелковых ротах.
Однажды стрелки встретили меня строгим предупреждением, что на переднем крае фашистов появился снайпер - уже семеро наших неосторожных солдат поплатились жизнью. Сел я рядышком с убитыми солдатами и призадумался... Снайпера надо уничтожить!
Сходил в свою роту и рассказал о снайпере Суворову: вот бы, мол, его обнаружить!
