личностью. В Токио хватало чудаковатых иностранцев, но таких, как Зорге, — ни одного.
На лице Рихарда появилось выражение, присущее центральному нападающему, собиравшемуся забить неотразимый гол. В японской столице о нем ходила дурная слава, которую он старался поддерживать, — слава грубияна, скандалиста и вообще курьезного человека.
Управляющий с облегчением заметил, что доктор Рихард Зорге, лучше других информированный иностранный корреспондент в Токио, у которого повсюду были собутыльники и друзья, сегодня был лишь слегка подшофе. Стало быть, скандала пока не будет.
— Позволю себе заметить, — любезно полушепотом обратился управляющий, — сейчас здесь находится госпожа Шварц, Мартина Шварц.
— Если бы ее звали Блау [13], было бы гораздо лучше, — ответил Зорге.
Управляющий отреагировал на шутку смешком.
Зорге разглядывал присутствующих, словно это были экспонаты музея восковых фигур. В фойе гостиницы обычно собиралось все токийское, так называемое «высшее общество», состоявшее из деловых людей, дипломатов и журналистов, иностранцев и японцев, мужчин и женщин, фашистов, демократов и вечно нейтральных. У них было одно общее: они могли позволить себе платить за выпивку и закуски по высоким ценам «Империала».
Зорге через все фойе направился в бар. Не доходя до стойки, он поднял два пальца правой руки. Бармен понял знак и тут же приготовил двойную порцию виски, которую Рихард выпил одним махом. Бармен снова наполнил стакан.
Зиберт, модный писатель из Франкфурта, приехавший в Японию, чтобы собрать материал для новой книги, подошел к Зорге. Он ценил журналиста не только как неисчерпаемый источник различных сведений о Японии и Дальнем Востоке, но и как личность. Зорге знал об этом и, не показывая, что это ему льстит, охотно помогал литератору.
— Что вы скажете об этом, Зорге? — спросил Зиберт.
— А что вы имеете в виду? Виски? У него не та температура, которая должна быть.
— Нет, речь идет о начале войны. Каковы ваши комментарии?
— Полагаю, что это настоящее безумие.
— Войны, — согласился Зиберт, — это всегда безумие.
Мужчина у стойки вмешался в их разговор:
— Не скажите! Главное, что они эффективное средство защиты интересов науки и государства.
Зиберт взглянул на незнакомца с удивлением, ибо, как тактичный человек, он не привык, чтобы кто-то бесцеремонно вступал с ним в разговор.
Зорге же, опорожнив стакан, презрительно посмотрел на нахала и не торопясь обратился к Зиберту:
— Вас, видимо, интересует, кто это вмешался в наш разговор?
— Я не слишком любопытен, — скромно заметил писатель.
— Этого наглеца, — громко продолжил Зорге, — кажется, зовут Бранцем. Да-да, Августом Бранцем.
Он из персонала немецкого посольства, а по профессии — людоед. Присмотритесь к нему внимательно, Зиберт, это — атташе по вопросам полиции.
— Ну и хорошо, — ответил мирно Зиберт. В его глазах мелькнуло беспокойство.
Бранц подошел к ним вплотную и сказал:
— Не будем обсуждать здесь ваши манеры, Зорге. И все же хотел спросить: считаете ли вы безумием войну, начатую фюрером против Польши?
Зорге внимательно посмотрел на него и спокойно произнес:
— Нет.
— Мы далеки от этой мысли, — поддержал его Зиберт.
— Хотел бы на это надеяться, — буркнул Бранц.
— Эту войну следует считать не безумием, а чем-то другим, — продолжил Зорге. — Представьте себе Германию и Польшу. Предположим: я — Германия! Просто в качестве примера, само собой разумеется. — Широкоплечий, мускулистый здоровяк выпрямился при этом и принял боксерскую стойку.
Бранц невольно отшатнулся.
— Итак, я — Германия и выхожу на улицу. Около гостиницы всегда ошиваются парнишки. Один из них — маленький, худенький и чахоточный — продает спички. Так вот, я подхожу к нему, бью его в подбородок и затем в живот, а когда он падает, прыгаю на него так, что хрустят косточки. Вот какова война с Польшей, Бранц. И нечего разглагольствовать о государственных интересах и национальной необходимости.
— Ладно, — примирительно произнес Зиберт и положил свою тонкую руку на плечо Зорге.
Полицейский атташе криво усмехнулся и сказал с нескрываемой угрозой:
— Поосторожней, Зорге. Вам тоже не все позволено.
— Что вы имеете в виду?! — резко спросил Рихард.
— Вы — немец и подпадаете под действие немецких законов. А немецкую полицию в Токио представляю я, господин Зорге.
У Зорге сузились глаза, брови угрожающе нахмурились, но он сдержался. Прошло несколько секунд. Вдруг он рассмеялся, схватил стакан виски, услужливо поставленный барменом, и опрокинул его содержимое в рот.
Бранц отвернулся. Он более не улыбался. Втянув голову, заказал себе выпивку. Голос его при этом звучал не очень уверенно.
— Пойдемте, — потянул Зиберт за руку Зорге, — присядем за столик. — И добавил: — Будьте осторожны. Ваши высказывания иногда весьма рискованны. Правда, здесь на них мало кто обратит внимание, но зачем давать полицейскому атташе пищу для размышлений?
— Может быть, я хотел посмотреть, как он отреагирует на критику, — неожиданно миролюбиво ответил Зорге.
— Теперь вам известно. Во всяком случае, этот парень — не ваш друг.
— Такие друзья мне ни к чему!
— А если он станет вашим врагом?
— Чем больше врагов, тем больше чести, — засмеялся Зорге беззаботно. Оглянувшись, он заметил, что Бранц испытующе смотрел ему вслед. «Проклятый полицейский шпик все-таки насторожился», — подумал он.
Зиберт направился к столику, за которым сидела Мартина Шварц в окружении поклонников.
— Разрешите? — спросил Зиберт и, не дожидаясь ответа, пододвинул два стула от соседнего столика, не обращая внимания на реакцию сидевших за ним посетителей. Один из стульев он поставил справа, а другой слева от Мартины, сел сам и жестом пригласил занять место Зиберту.
— Так вы доктор Рихард Зорге? — произнесла с любопытством Мартина Шварц.
— Да, это я собственной персоной. И слышал очень многое о вас.
— Приятное?
— К счастью —
