Однажды отец пахал и вдруг почувствовал, что всегда присутствовавший в нем свет разрастается. Он упал на колени. Перед ним было видение: образ Казанской Божьей Матери.
Только когда видение исчезло, отца пронзила боль. Оказалось, колени его упирались в острые камни, и кровь от порезов текла прямо на землю.
Пережитое моим отцом духовное потрясение было сильным, но по сути своей не особенно глубоким.
Он жил в миру, а значит, как написано в «Житии»: «был с миром, то есть любил мир и то, что в мире. И был справедлив, и искал утешения с мирской точки зрения. Много в обозах ходил, много ямщичил и рыбу ловил, и пашню пахал. Действительно это все хорошо для крестьянина! Много скорбей было мне: где бы какая сделалась ошибка, будто как я, а я вовсе ни при чем. В артелях переносил разные насмешки. Пахал усердно и мало спал, а все же таки в сердце помышлял как бы чего найти, как люди спасаются».
Отец говорил, что жизнь его с того дня превратилась в сплошное ожидание какого-нибудь знака свыше.
Но знака не было. Ему все труднее становилось молиться. Казалось, весь запас его духовной энергии был растрачен в одной вспышке, и ничего не осталось.
«Ночь души», как он говорил, все не кончалась. Ничего не помогало. Он терял веру.
Дорога в кабак проторилась как-то сама собой. А там дым коромыслом. Отец плясал до изнеможения, будто хотел уморить себя.
Позже, когда уже начнется для него другая жизнь, отец, как бы искушаемый и подталкиваемый кем-то, вдруг впадал в буйство:
«К музыке и танцам он питал неодолимую слабость. Во время кутежей музыка должна была играть беспрерывно. Часто Распутин вставал из-за стола и пускался в пляс. В плясках он обнаруживал изумительную неутомимость. Он плясал по 3–4 часа». Так пишет Ковыль-Бобыль.
Тогда-то он стал непременным участником всех деревенских гуляний. А в деревне — где гуляют, там и безобразничают. То есть, выхваляясь перед девицами, доходят и до драки с поножовщиной.
На гуляниях отец и встретил свою суженую.
Она была высокой и статной, любила плясать не меньше, чем он. Наблюдавшие за ними односельчане решили, что они — красивая пара. Ее русые волосы резко контрастировали с его каштановой непокорной шевелюрой, она была почти такого же высокого роста, как и он. Ее звали Прасковья Федоровна Дубровина, Параша. Моя мама.
Начались ухаживания и все, что им сопутствует. Женихались они месяца три, после чего отец заявил своим родителям, что хочет жениться.
Те особенно не противились. Разузнав все хорошенько о семье Дубровиных (а она появились в деревне незадолго то этого), убедившись, что дело чистое, решили — пирком да и за свадебку.
Может быть, они были бы более привередливыми и настаивали на том, чтобы их сын взял кого-нибудь побогаче, но уж очень хотелось родителям поскорее образумить сына. А что способно заставить выбросить из головы всякие глупости, если не женитьба?
Дождались нужного времени, когда полагалось справлять свадьбу.
Мама была доброй, основательной, сейчас бы сказали, уравновешенной. На три года старше отца.
Начало семейной жизни было счастливым. Отец с усердием, какое раньше замечалось за ним не всегда, работал по хозяйству.
Потом пришла беда — первенец прожил всего несколько месяцев.
Смерть мальчика подействовала на отца даже сильнее, чем на мать. Он воспринял потерю сына как знак, которого так долго ждал. Но не мог и предположить, что этот знак будет таким страшным.
Его преследовала одна мысль: смерть ребенка — наказание за то, что он так безоглядно «тешил плоть» и так мало думал о Боге.
Он молился. И молитвы утишали боль.
Прасковья Федоровна сделала все, что могла, чтобы смягчить горечь от смерти сына.
Через год родился второй сын, Дмитрий, а потом — с промежутком в два года — дочери Матрена, или Мария, как я люблю, чтоб меня называли, и Варя.
Отец затеял строительство нового дома, большего по размерам, чем дом деда, на одном дворе. Это был двухэтажный дом, самый большой в Покровском.
Работа, заботы о детях облегчили душу, а время, известный врачеватель, доделало остальное.
Но когда в доме воцарился покой, отцу начали сниться странные сны. То ли сны, то ли видения — Казанская Божья Матерь. Образы мелькали слишком быстро, и отец не мог понять их смысла и значения.
Беспокойство нарастало. Отец мрачнел, избегал разговоров даже с близкими.
Душа терзалась.
Ученость не в счет
Князь Жевахов, как и многие, встречавшиеся с отцом, но не знавшие его близко или просто достаточно, написал о нем. Рядом с по преимуществу предвзятыми мнениями относительно личности отца, у Жевахова есть близкие моему пониманию заметки. Кажется, сейчас они как нельзя более кстати.
«Есть люди, для которых недостаточно найти себя: они стремятся найти Бога. Они успокаиваются только тогда, когда найдут Бога, когда будут жить и растворяться в Нем. Они постигают уже слова апостола Павла: «кто во Христе, тот новая тварь; древнее прошло, теперь все новое».
Жаль только, что никто из писавших об отце (и обер-прокурор Синода Жевахов в их числе) не смог приложить подобное понимание к нему в положительном смысле.
Опять прав оказался отец, говоря про таких: «Буква запутала ему голову и свила ноги, и не может он по стопам Спасителя ходить».
Так и получилось — «Он идет вперед, а они остаются сзади».
Как-то раз, возвращаясь с мельницы, куда отвозил зерно, отец подвез молодого человека. Разговорившись с ним, узнал, что попутчик — студент-богослов Милетий Заборовский. Спросил у него совета, что делать, рассказал о видениях. Тот просто ответил:
— Тебя Господь позвал. Господь позвал — ослушаться грех.
Милетий посоветовал идти в монастырь в Верхотурье:
— Тамошние монахи помогут.
Отец стал сокрушаться, что не знает грамоты. Милетий сказал:
— Ученость не в счет. Была бы вера тверда.
В «Житии…» читаем: «Вот ученость для благочестия — ничего! То есть я не критикую букву — учиться надо, но к Богу взывать ученому не приходится. Он все на букве прошел». «Кто в миру не ученый, а жизнь толкнула на спасение, тот, по всей вероятности, больше получит дарования: что ни делает, да успеет!»
— Как же семья? — спросил отец.
— Решай, — ответил Милетий.
Доехали до деревни.
Дома — родители, жена, трое маленьких детей. Что делать? Мука мученическая, да и только.
Отец говорил, что он тогда явственно услышал слова из Евангелия от св. Луки: «Еще другой сказал: я пойду за Тобою, Господи! но прежде позволь мне проститься с домашними моими.
Но Иисус сказал ему: никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия».
