Город Белев остался в стороне. Мне не терпелось туда завернуть, но время не позволяло. Машина рвалась вперед. Перед глазами открылось ровное, приглаженное поле. Стояла сенокосная пора, и я вскоре увидел у Гурового оврага косарей.
Водитель свернул с дороги, и мы поехали напрямик. Женщины перестали косить и пристально смотрели на нас.
Я тоже пригляделся.
— Тетя Анна?
Женщина несмело пошла мне навстречу.
— Никак Миша, сын дяди Егора?
— Он самый.
Я хорошо знал Анну Семину, ее сына Сергея — моего однокашника. Мы вместе с ним ходили в школу, дружили.
— Как Сережа?
Тетя Анна в плач. Из ее сбивчивого рассказа я узнал, что Сергей погиб в боях за Родину. Как мог пытался я смягчить горе этой одинокой женщины, обещая, что отомщу за жизнь друга.
— А как мой отец?
Женщина вытерла глаза, успокоилась.
— Вон дядя Егор косит сено, — показала в сторону рукой.
…Из-под густых бровей на меня настороженно смотрели глаза отца.
— Не узнаешь, что ли?
— Нет, не признаю вас, товарищ начальник. Никак комендант?
— Батя, что же ты сына не узнаешь?
— Миша, ты? — И отец со слезами бросился ко мне.
На отшибе — родной дом. Во дворе расположились наши воины. Мы зашли в летнюю кухню. Отец засуетился:
— Чем же тебя угостить?
Он откуда-то извлек кучу сухарей, покрытых плесенью, принес кринку молока.
Я выложил на столик несколько консервных банок. Собрались односельчане, расселись — кто на полу, кто на деревянных чурках. Разговорились. Память начала воскрешать детство, юность, те далекие и близкие годы.
…Деревня Слобода. Двадцать восемь домов раскинулись на косогоре неровными рядами. Перед окнами нашего дома протекает небольшая речушка, куда я часто летом бегал ловить рыбу.
Семья наша жила впроголодь. С утра до поздней ночи родители гнули спину на богатеев, таких, как братья Бобринские. А в доме иногда и хлеба не было.
Мать не помню — она умерла рано. Однажды отец — Георгий Кириллович вручил мне карандаш и тетрадь.
— Пора в школу, Миша. Может, из тебя толк выйдет.
Начальная школа располагалась в соседнем селе Березово. И вот я, полуодетый, в холодные осенние дни месил грязь.
Окончил четыре класса, а дальше учиться не мог: школа-семилетка находилась в Белеве, да и надо было зарабатывать на хлеб. Старшие братья — Петр и Никифор — служили в армии. Мне, кормильцу, доставалось крепко.
После Октябрьской революции получили надел.
— Теперь будем трудиться на своей земле! — торжествовал отец.
Я косил сено и рожь, пахал и бороновал землю, заготовлял на зиму дрова. Батя нередко говорил:
— У тебя, Миша, хозяйская жилка. Толк из тебя будет. Земля любит работящие руки.
Но вскоре я покинул родную деревню и ушел в Белев. Два с половиной года проработал в совхозе Союзплодоовощ. Таскал на себе двухпудовые ящики с картошкой, мешки с капустой, убирал зерновые, свеклу, морковь. Копал ямы для хранения овощей. Трудился на других подсобных работах.
Помнится, однажды в совхоз пригнали первый колесный трактор. Видимо-невидимо собралось народу. И мне захотелось посмотреть. А потом я был приставлен помощником к трактористу — подносил воду, горючее, чистил мотор. Так определилась моя будущая специальность.
Потом — самостоятельная работа на тракторе. То были годы коллективизации. Кулаки не раз и мне угрожали. Но трактор я не бросил, честно трудился в совхозе.
В 1933 году вступил в комсомол, а осенью того же года был призван в ряды Красной Армии. Меня определили курсантом полковой школы. Тогда впервые я увидел бронированные гусеничные машины.
— Это наши советские танки, — пояснил нам командир. — Будете осваивать эту боевую технику.
Мы занимались старательно. Изучали устройство танка, обретали навыки его вождения, учились метко поражать цели из пушки и пулемета. А вечерами до хрипоты спорили по многим вопросам тактики. Вели речь и о маневре, и о ведении наступательного боя, и об искусстве побеждать.
Как-то в мае 1934 года меня вызвал начальник полковой школы. Еще с порога услышал:
— Повезло тебе, Фомичев! Поедешь в училище на командира учиться.
А мне не верилось. Неужели мне, парню из бедной крестьянской семьи, предоставляется такая возможность? И правда, нас, нескольких человек, стали готовить в училище. Преподавали русский язык и математику, физику и химию в объеме неполной средней школы. Через четыре месяца я успешно сдал вступительные экзамены и был зачислен в Орловское бронетанковое училище имени М. В. Фрунзе.
В 1937 году после окончания училища я приехал в родную деревню Слобода. В глаза бросились перемены. Земляки стали лучше одеваться, питаться. Достаток пришел и в наш дом: на заработанные трудодни отец получил много хлеба, овощей, денег.
Потом учеба в Академии бронетанковых и механизированных войск. Накануне войны получил назначение в один из городов Украины, а вскоре пришлось выдержать испытание огнем.
…За стаканом чаю о многом вспоминали. Земляки поведали страшную историю о том, как фашисты издевались над нашими советскими людьми, как глумились и над моим отцом.
— Отомстим врагам за все, — прощаясь с земляками, заверил я их.
На обратном пути мы попали под бомбежку. К счастью, все обошлось благополучно.
Медленно угасал день. Солнце спряталось за верхушки сосен. Со стороны запада по-прежнему доносился гул боя, яркое зарево осветило черное небо.
Вечером меня вызвали в штаб корпуса.
Штаб 30-го Уральского добровольческого танкового корпуса располагался в деревне Сосенки. Я вошел в штабную землянку. И когда только саперы успели соорудить такую махину? Землянка была покрыта бревнами в несколько накатов. В ней было просторно, уютно. При свете коптилки офицеры штаба отрабатывали карты.
— Присаживайся, Фомичев, — пригласил меня полковник Б. Р. Еремеев. Давай-ка уточним, где расположились челябинцы. Нам надо знать конкретно, где танковые батальоны, где батальон автоматчиков, артиллерия, тылы.
Красным карандашом я обвел на карте пункты сосредоточения, огневые позиции.
Сзади раздались чьи-то шаги. Я оглянулся. В землянку вошел генерал Г. С. Родин.
— Ну что, повидался с родными? Вот и хорошо. Теперь будем воевать, улыбаясь, сказал он.
В штабную землянку пришли командиры соединений и частей. Началось деловое совещание. Генерал Г. С. Родин сообщил:
— Перед четвертой танковой армией поставлена задача: утром двадцать шестого июля войти в прорыв в полосе наступления одиннадцатой гвардейской армии. — И генерал провел указкой по карте, висевшей на стене.
