Ольга, оставшись одна, кивнула своим мыслям: да, она всегда будет руководить мужем. Он слишком деликатен для этой жизни. Эта его семья… нечуткие они, особенно сестрица. Их надо будет сразу поставить на место. Они так привыкли командовать Арнольдом. Она напомнит им, и брату Кесу, и сёстрам, что Арнольд по праву старший из детей…
Увидела себя в зеркале над постелью напротив, поправила причёску, уложенную накануне свадьбы у знакомого мастера. Вынула из сумочки пудреницу, внимательно осмотрела лицо, привычно проконтролировала: подпудрить нос? Ну да, немаленький, даже очень длинный, но, как говорила баба Таня в рыбинском их доме, на каждую хрюшу найдётся, ну, понятно кто. Зато у неё красивый лоб и глаза необычно посаженные. Узкое лицо. Немного бледновато. Но зачем же румяна, как не для лёгкого румянца на щеках? А её ручки и стройные ножки… нет, она не собирается вспоминать, сколько комплиментов слышала от своих поклонников — они были её не достойны.
Неслучайно она встретила будущего мужа в церкви. Она молила Бога послать ей его. Она сразу, как встретилась с ним глазами, поняла: это её судьба. Неизвестно, когда бы он решился подойти, если б не её изобретательность. И если б не Иван Александрович, которого она попросила присутствовать при встрече с отцом Арнольда. И как Ар был счастлив, когда она его впервые поцеловала.
Ей стало покойно от сознания своей прежде не испытанной власти над мужчиной. Арнольд любит её, так никто прежде не относился к ней, ни в чьих глазах не читала она это уважительное повиновение. И без пошлости, без наглых рук! О Господи Боже! Да что мужчины знают о девичьем сердце! Как же трудно встретить своего человека. Сколько пошлости хлебнёшь, сколько грязи на тебя налепят и сплетнями обернут, как куклу тряпками. Кажется, не встреть она такого, как Ар, она бы не выдержала нового разочарования. В тридцать лет нельзя ошибаться — это поражение…
Осторожно заглянул муж: можно? Ну, конечно, можно. Сейчас наконец время спокойно всё расставить по своим местам. Здесь они совершенно одни, никто не помешает разговору по душам. Она показала мужу глазами место напротив — так можно смотреть друг другу прямо глаза в глаза.
— Ар, я всё знала прежде чем ты мог об этом догадываться. Нашлись «добрые» люди… как это будет по-голландски — «просветили», по-немецки это klatschen, то есть сплетничать, в вашем языке что-то похожее?.. Прекрасно, я способна к языкам, я давно обнаружила, что далёкие предки у вас с немцами общие… Не в этом дело, а в том что меня ничьи досужие сплетни не могли бы остановить. У меня обо всём собственное мнение… Ар, милый, не надо так переживать, ведь мы же теперь родные люди, мы роднее родственников по крови.
У Арнольда лицо всё равно оставалось замкнутым, подавленным. Ах, он не понял её. Она испугалась, кинулась гладить его лицо, целовать.
— Вот увидишь, всё будет хорошо. Я прежде всего хочу быть тебе родной, родней сестёр. Разве это не прекрасно: быть как сестра и брат? Ближе любых других вокруг нас? Нам некуда торопиться…
Арнольд наконец благодарно улыбнулся. Сколько такта в его избраннице!
Ей, правда, было хорошо от сознания своего благородного намерения стать другом, незаменимой доброй подругой своему мужу. Сколько понадобится сил и душевной щедрости, Ольга тогда не предполагала. Долго и старательно, может быть, всю жизнь она будет отодвигать честный разговор с собой.
Предоставленные самим себе в отданном им Бюннике, Ольга и Арнольд вплотную приблизились к узнаванию друг друга. Ольга наконец вполне вкусила сладость независимости и безоговорочного преклонения со стороны мужа, в те времена увлечённого русской музыкой, русской живописью и литературой, а значит и женой, наследницей духовных богатств своего народа. Материальный достаток, может, и не такой уж «не самый главный» — Ольге тоже был предоставлен мужем.
Странно только, что этого очень скоро стало казаться недостаточным для спокойной уверенности, что она получила именно то, что хотела и хотела именно того, к чему стремилась выходя замуж.
Но мама и брат, ещё оставшиеся в Берлине, могли быть уверены, что Оле удастся выхлопотать для них разрешение переехать из милитаризирующейся гитлеровской Германии в пока ещё спокойную Голландию. Хорошо зная свою дочь, мама старалась в письмах поддерживать в ней умиротворённость.
Словом, Ольга Александровна, если верить её письмам, — пусть мама не беспокоится, — будет всегда считать свой брак удачным, если не счастливым. Главное, исполненным самых благородных намерений принести добро близким — маме с братом и избраннику.
В 1939 году Александра Александровна послала в подарок ко дню Ангела дочери — 9 июня, день памяти равноапостольной Ольги — книгу И.С. Шмелёва, разумеется, на русском языке, особенно желанном для них в море романо-германских наречий. Легко владея ими, Ольга Александровна всё отдала бы, чтобы слышать вокруг себя только родную речь.
Тоска, недовольство всё чаще и откровеннее прочитывались матерью в письмах Ольги. Дочь писала, что Арнольду как старшему сыну не оказывают должного уважения, не понимают его, тонкого, начитанного человека, опростившегося до деревенского мужика, и только она одна разделяет с ним любовь к сельской жизни, вникает в хозяйство, обожает всякую живность, всякий росток. И очень устаёт. Если хотя бы не коварные родственники, младший брат Корнелиус, прикинувшийся хорошим, чутким…
И нельзя было спросить дочку, такое ли уж всё это имеет важное значение, когда любишь и любящий муж отвечает взаимностью. Впрочем, вопросы часто не разрешаются матерям, и такие матери, как Александра Александровна, не задают таких вопросов. Но Оля неизменно успокаивает её — значит, так надо.
Позже Ивану Сергеевичу она напишет о замужестве подробно, но не сразу и не всё.
«Я не с отчаяния, не с обиды, не в порыве и не назло ушла к нерусскому. В этом нерусском я нашла тогда больше, чем в окружающих меня своих. Я подходила к людям, нося в себе идеал, м.б., образ моего отца. Искала нечто определённое. В тех своих, кого я встречала, было всё так мелко… Молодёжь в эмиграции меня поразила своим духовным уродством. А мужчины, как будто соскочившие со стержня, не представляли уже больше того, что делает мужчину ценным. Дух они вообще всякий в себе гасили. Были, верно, и другие, но мне Бог не привёл встретить. Я много перенесла неправды, горя. Прошу тебя, спроси у моего посажённого отца Ивана Александровича Ильина! — я осталась очень русской!
В муже я нашла человека близкого по духу. В нём нет совсем той грубой силы, которую я так не люблю в мужчинах. Он верующий по-нашему. Россию любит и знает.
