Существует мнение, что само «дело авиаторов» было затеяно Сталиным (или Абакумовым) именно для дискредитации Маленкова. Однако при ближайшем рассмотрении эту версию, оказывается, невозможно подкрепить фактами.
Начнем с того, что Абакумов никак не мог сам инициировать «дело авиаторов». Прерогатива начинать дела такого уровня, затрагивающие маршалов и министров, принадлежала Сталину, и здесь он никакой самодеятельности органов госбезопасности не допускал. А уж в случае с «делом авиаторов» 1946 года совершенно очевидно. Ведь Василий Сталин с критикой положения в авиации наверняка обратился не к Абакумову, а к своему отцу. А Сталина, конечно, очень волновало состояние советских ВВС. Ведь они становились одним из основных видов оружия в начинающейся «холодной войне». И вполне логично, что следствие он поручил не главе наркомата госбезопасности Меркулову, а главе военной контрразведки Абакумову. Судьбу Меркулова он решил еще в октябре 1945 года, и в феврале 1946 года его смещение с поста руководителя органов государственной безопасности было делом нескольких недель. Абакумов уже был намечен в качестве преемника Меркулова, и, естественно, Сталин поручил следствие по столь важному делу ему, а не Меркулову. Тем более что для этого был и формальный повод. В деле о поставках бракованной авиатехники большинство фигурантов были военными, представлявшими как руководство авиапрома, так и командование ВВС. Но совсем губить руководителей авиапрома и ВВС Сталин не собирался. Никакой угрозы для себя с их стороны он не видел и допускал, что они еще могут пригодиться. Поэтому назначил им довольно небольшие сроки заключения – так сказать, в воспитательных целях. Правда, тот же Новиков, например, так и просидел в тюрьме до смерти Сталина, хотя пятилетний срок его заключения истек еще в апреле 1951 года. Вероятно, Иосиф Виссарионович так и не успел решить, что с ним делать после освобождения. В последние годы жизни Сталин из-за резко ухудшившегося состояния здоровья работал гораздо медленнее, чем прежде, и до Новикова у него просто руки не дошли, а освобождать маршала из заключения без сталинской команды боялись.
Также Сталин явно не собирался избавляться от Маленкова. Удаление Георгия Максимилиановича из Москвы на несколько месяцев носило чисто «воспитательный» характер. Сталин хотел дать урок и Новикову, и Шахурину, т Маленкову, и их подчиненным, чтобы они больше не занимались приписками и фальсификациями, чтобы не сообщали об успешных испытаниях, которых не было, и только. Никакого политического значения «дело авиаторов» не имело. Его значение было только военно-экономическим. Сталин захотел немного взбодрить собственный военно-промышленный комплекс.
То, что инкриминировалось подсудимым по «авиационному делу», они действительно совершали. И делали это, конечно, не с вредительскими целями, а только потому, что любой ценой хотели выполнить план. На следствии и суде они утверждали, что таким образом стремились приблизить победу в Великой Отечественной войне. На самом деле поставка бракованной техники в войска ни на йоту не приближала победу в войне, а вела только к бессмысленной гибели и увечьям летчиков. Бракованная же техника, если она не приходила в полную негодность в авариях или не могла быть отремонтирована на месте, возвращалась для капитального ремонта и устранения недоделок на авиационные заводы. Это, как ни странно, тоже было на руку авиапромышленности. Ведь техника, проходившая заводской ремонт, засчитывалась в выход готовой продукции. Получалось, что бракованные, тяп-ляп сделанные самолеты, на производство которых явно затрачивалось меньше времени, чем на производство нормальной, качественной техники, засчитывались еще вторично в выпуск готовой продукции, когда их приходилось ремонтировать. Таким образом, бракованная техника дважды помогала выполнять и перевыполнять планы. А в суровое военное время выполнение и перевыполнение планов означало не только премии и усиленные пайки как рабочим, так и руководителям. За невыполнение плана поставок боевой техники руководителям всех уровней, начиная с директоров завода и кончая членами ГКО, грозило снятие с должности и предание суду военного трибунала, который мог вынести любой приговор, вплоть до расстрела. Поэтому руководители были заинтересованы в выполнении планов любой ценой. И это касалось как директоров заводов, так и руководителей наркомата авиапромышленности, как военпредов на заводах, так и надзиравших за авиапромышленностью партийных чиновников и самого Маленкова. И между ними действовала круговая порука, на которую указывали материалы следствия и суда. А командование ВВС, постоянно нуждавшееся в пополнении авиатехникой из-за очень высокого уровня боевых и эксплуатационных потерь (многие самолеты разбивались из-за неопытности экипажей), готово было идти на компромисс с производителями и принимать на вооружение даже бракованную технику, если она не выглядела совсем уж безнадежной. При этом полагались на русский «авось» («авось не разобьется!»), да надеялись довести самолеты до кондиции в полевых условиях. К тому же те, кто принимал самолеты, зачастую, подобно маршалу Новикову, не имели технического образования и не могли оценить реальную опасность, которую представляли для летчиков некондиционные самолеты.
При реабилитации Шахурина, Новикова и других фигурантов «дела авиаторов» прокуратура отмечала, что «обвиняемые свои служебные обязанности выполняли добросовестно, а производственные дефекты в обстановке спешки, ажиотажа, отсутствия необходимых технологических условий были неизбежны и не могут быть поставлены в вину руководителям авиапрома и ВВС». Таким образом, фактически признавалось, что деяния, которые вменялись в вину Шахурину, Новикову и другим осужденным, представляли собой неизбывные пороки советской плановой системы. Ведь такое же положение наверняка существовало и в танковой промышленности, и в производстве боеприпасов, и в других отраслях военной промышленности. Если сажать всех виновных, некому будет руководить промышленностью. Маленков и Берия инициировали реабилитацию фигурантов «дела авиаторов» сразу же после смерти Сталина. Ведь это была реабилитация и самого Георгия Максимилиановича. А Лаврентий Павлович охотно поддержал своего союзника в Президиуме ЦК, не подозревая, что через каких-нибудь три месяца Маленков предаст его.
От «дела авиаторов» закономерно отпочковалось дело маршала Жукова. Во время следствия друг Жукова маршал Новиков написал письмо Сталину, где обвинял Жукова в зазнайстве и нескромности, в попытках приписать себе все победы в Великой Отечественной войне. После смерти Сталина Новиков писал новому министру внутренних дел Берии от 2 апреля 1953 года: «…Во время следствия меня несколько раз вызывал на допрос Абакумов. На этих допросах постоянно присутствовал следователь Лихачев. Абакумов ругал меня площадной бранью, унижал мое человеческое достоинство… угрожал расстрелом, арестом моей семьи… В присутствии следователя Лихачева он сказал, что я должен буду подписать составленное и отпечатанное заявление на имя Сталина… Лихачев давал мне подписывать по одному листу, и так я подписал это заявление… В этом заявлении приводились, как якобы известные мне факты, различные клеветнические вымыслы, компрометирующие… маршала Жукова… Абакумов на допросах в присутствии Лихачева неоднократно подробно меня расспрашивал о моих встречах и разговорах с Жуковым и Серовым…»
