Летом 1667 года голландский флот вторгся в Англию и поднялся по Темзе – настолько высоко, что пушечная пальба слышалась даже в Кембридже. Между прочим, Ньютон сам сообщил коллегам, что голландцы разбили англичан, а когда его спросили, на чем основано его суждение, он ответил: «На сугубом внимании к звукам выстрелов, кои делались все громче и громче, а затем подошли совсем близко, из чего я справедливо вывел, что викторию одержали голландцы». Характерный пример остроты его органов чувств и способности выводить общие законы из наблюдений.
Вскоре после возвращения из Вулсторпа ему присвоили звание магистра гуманитарных наук и избрали старшим преподавателем колледжа; в этом качестве ему выплачивали ежегодные дивиденды из доходов колледжа. Затем, летом 1668 года, он совершил свою первую поездку в Лондон. В столице он провел месяц, хотя в точности неизвестно, каков был характер его тамошних занятий. Едва ли он много времени уделял любованию «видами», поскольку почти весь город два года назад выгорел дотла. Когда он приехал в столицу, на лондонской земле уже обозначили контуры старых улиц для их восстановления и уже возвели 1200 новых домов, но тем не менее Ньютон, в сущности, посетил громадную стройку. Впрочем, для изобретательной и практичной стороны его натуры здесь, возможно, обнаружилось много любопытного.
Возможно также, что он посетил мастерские, где изготавливались инструменты и шлифовались линзы, так как, вернувшись в Кембридж, начал сооружать телескоп. Когда позже Джон Кондуитт осведомился, где ему построили этот прибор, Ньютон ответил, что построил его сам. Когда же родственник спросил, где он добыл инструменты для столь трудного предприятия, Ньютон заметил, что «сделал их сам, и со смехом добавил: если бы я ожидал, пока другие смастерят для меня инструменты и прочие вещи, я бы не добился толку». Вот вам пример экспериментатора, продвигавшегося вперед, полагаясь исключительно на собственные силы. Из его записей следует, что он приобрел «токарный станок и стол, свёрла, резцы» и ряд других инструментов; сделал параболическое зеркало из сплава олова и меди, состав которого разработал сам; отшлифовал и отполировал его так, что оно блестело, точно стекло, а потом соорудил трубу и подпорки.
Благодаря своим оптическим экспериментам он знал, что телескоп-рефлектор (отражательный) должен быть эффективнее традиционного телескопа-рефрактора, поскольку вогнутое сферическое зеркало позволит избежать аберрации, искривления световых лучей, возникающего из-за применения линз. И в самом деле, его прибор с зеркалом шестидюймового диаметра по своей оптической мощи оказался эквивалентен шестифутовому рефрактору. Даже если бы он за всю жизнь совершил лишь это деяние, ему стоило бы воздать величайшую хвалу. В начале следующего года он, торжествуя, написал другу, что его новый телескоп увеличивает «зримый диаметр тел примерно в сорок раз». Он добавляет, что «видел… Юпитер, резкий, круглый, и его спутники, и серп Венеры».
Глава четвертая
Темное искусство
Упоминание о Венере с неизбежностью подводит нас к рассказу о крупном исследовании, которое затеял Ньютон в этот период. Возможно, оно стало одной из причин его посещения столицы и долгого пребывания там. И оно явно объясняет покупку небольших жаровен, алембиков и других сосудов. Молодой Ньютон поддался чарам алхимии.
По расхожим представлениям, алхимики стремились только получить золото из неблагородных металлов – и безмерно разбогатеть, произведя это чудо трансмутации. Вот почему европейские монархи охотно принимали всевозможных алхимиков при дворе. Но для Ньютона, как и для многих других посвященных, цель здесь была скорее духовной, нежели материальной. «Алхимия имеет дело не с металлами, как полагают невежды, – писал он. – Философия эта – не из тех, что служат тщеславию и обману, она служит скорее пользе и назиданию, притом главное здесь – познание Бога». Воссоздав «мировую субстанцию» и произведя золото, алхимик словно бы воссоздает самого себя в образе божества. В одну из записных книжек Ньютон занес следующую сентенцию: «Засеять землю золотом, после чего – смерть и Воскресение». Земная утроба могла породить новую жизнь.
Подобно другим алхимикам, он считал, что у Вселенной существует инстинкт жизни и духа, что она – не просто набор безжизненных корпускул или атомов, как предпочитали думать философы-механицисты. Ньютон полагал, что за воспроизводство жизни отвечает женское и мужское «семя». В одной из своих заметок он утверждал, что «жизнетворящий агент, проницающий всё на земле, повсюду один и тот же. Это – дух ртути, весьма трудноуловимый и чрезвычайно летучий, и он рассеян повсюду». Отсюда не так уж далеко до теории всемирного тяготения, которую ему еще предстоит создать. Часто замечают, что его идея «потусторонних» сил, действующих в материальном мире, – например, очевидное «притяжение» и «отталкивание» частиц, которое тогда никто не мог объяснить, – помогла ему выработать аргументацию для Principia Mathematica.[19]
Ньютон со всей страстью отдался этому новому для него делу. Среди книг, купленных им в Лондоне, был Theatrum Chemicum Лазаруса Цетнера – шеститомная антология трактатов, посвященных этому загадочному искусству – алхимии. Кроме того, он приобрел «aqua fortis,[20] сулему, масло, жемчуг, серебро отменной чистоты, сурьму» и ряд других веществ. Он рвался экспериментировать; в Тринити, в одной из своих комнат, он оборудовал лабораторию.
В предшествующие годы он уже делал записи, посвященные, так сказать, ортодоксальной, традиционной химии, под заголовками «Амальгама», «Плавильные тигли», «Экстракция». Однако на сей раз он готовился к великим свершениям, которые позволят ему управлять материальным миром: по крайней мере, он так считал. Наладив связи с обширным кругом тайных адептов алхимии, он на протяжении нескольких лет обменивался с ними манускриптами и сведениями. В Лондоне имелась книжная лавка под вывеской «Пеликан, Литл-Бритейн»,[21] служившая своего рода распределительным центром для опубликованных и неопубликованных материалов. Ньютон на время брал здесь неопубликованные тексты и тщательно конспектировал их содержание. Он рисовал Юпитера на троне, в тройной тиаре, – один из тайных знаков алхимиков. Он даже придумал себе псевдоним для алхимических трудов – Jeova sanctus unus, анаграмма имени Isaacus Newtonus. Возможно, это имя, означающее «святой и единый Иегова», может показаться кощунственным, однако оно демонстрирует и самоуверенность молодого Ньютона. Ведь он, подобно Спасителю, появился на свет в Рождество, разве не так?
