К 1914 г. относится и первая критическая статья Есенина «Ярославны плачут» — о женщинах-поэтессах, слагающих стихи о войне. Не случайно из всего поэтического потока он выбрал именно женскую поэзию. Именно «Ярославны» чаще плакали и тосковали — по своим милым ушедшим на фронт.
В сентябре 1914 г. создается и первая из «маленьких поэм» Есенина «Марфа Посадница». По собственному признанию автора, он задумал ее еще в 16 лет. Но не случайно поэма на историческую тему — о противоборстве Новгорода и Москвы — была закончена именно во время мировой войны. (Напечатать удалось только после Февральской революции.) Одна из первых оценок поэмы принадлежит эсеровскому критику Иванову-Разумнику (он еще не раз появится на страницах этой книги): «На войну он [Есенин] отозвался «Марфой Посадницей» — первой революционной поэмой о внутренней силе народной, написанной еще в те дни (сентябрь 1914), когда почти все наши большие поэты […] восторженно воспевали силу государственную».
Свое впечатление от авторского чтения поэмы описывает Марина Цветаева в очерке «Нездешний вечер»: «Есенин читает «Марфу Посадницу» […] запрещенную цензурой. Помню сизую тучу голубей и черную — народного гнева. «Как московский царь — на кровавой гульбе — продал душу свою антихристу…» Слушаю всеми корнями волос. Неужели этот херувим, это Milchgesicht,[12] это оперное «Отоприте! Отоприте!»[13] — этот — это написал? — почувствовал? (С Есениным я никогда не переставала этому дивиться)». От себя добавим: этому будут дивиться многие — вплоть до самой смерти Есенина.
Талант Есенина, как говорится в русских сказках, рос не по дням, а по часам. Неудивительно, что Суриковский кружок, с его не слишком даровитыми членами и однобокой ориентацией, скоро перестал устраивать молодого, но уже заговорившего своим голосом поэта. Разрыв был неизбежен. Нужен был только повод, и он, как всегда, нашелся. Член кружка С. Д. Фомин рассказывает: «Общее собрание […] кружка […] избрало меня и Есенина в редакционную коллегию издававшегося журнала. Вот на этом [точнее, на следующем] собрании и сказался подлинный Есенин.
— Надо создавать художественный журнал. Слабые вещи печатать не годится!
А старая редакционная коллегия тянула назад:
— Нельзя так: у нас много принятого материала.
Тогда Есенин схватил свой картузик и кивнул мне:
— Идем, Фомин. Здесь нам делать нечего!
И мы оба вышли из редакционной коллегии».
На следующий день Есенин подал заявление о выходе из Суриковского кружка.
Еще раньше Есенин подумывал о переезде в Петроград. В Москве он «распечатался во всю ивановскую». Но не в тех журналах, где он хотел бы видеть свое имя, и не с теми произведениями, которые он считал лучшими. К началу 1915 г. у него уже был практически готов сборник «Радуница», однако напечатать его в Москве он не рассчитывал. Еще в 1913 г. жаловался Грише Панфилову: «Москва — это бездушный город, и все, кто рвется к солнцу и свету, большей частью бегут из него. Москва не есть двигатель литературного развития, а она всем пользуется готовым из Петербурга. Здесь нет ни одного журнала. Положительно ни одного. Есть, но которые только годны на помойку…».
Есенин, конечно, не совсем прав. И в Москве было немало поэтов, «хороших и разных». Достаточно сказать, что в Москве жили В. Я. Брюсов (метр символизма), В. Ходасевич. Писали стихи и хулиганили В. Маяковский и Кº. Москвичами были Б. Пастернак и М. Цветаева, правда, их дарования еще не раскрылись в полную силу. Но Брюсова Есенин считал «поганым». (Основание на то были, но нам не хочется здесь о них говорить — это уведет нас далеко от героя этой книги.) Ходасевича он в это время недооценивал. Футуристов не уважал никогда. Другое дело — поэтическая молодежь Петрограда: Ахматова, Мандельштам, Г. Иванов… Есенин знал, что они регулярно собираются, читают друг другу свои стихи, обсуждают их.
К началу 1915 г. решение Есенина переехать в столицу становится окончательным и бесповоротным. «Здесь в Москве ничего не добьешься. Надо ехать в Петроград. Ну что! Все письма со стихами возвращают (имеются в виду петроградские журналы. — Л. П.). Ничего не печатают. Нет, надо самому… Под лежачий камень вода не течет. Славу надо брать за рога […]. Поеду в Петроград, пойду к Блоку. Он меня поймет» — так передает мемуарист слова Есенина накануне переезда в Питер.
8 марта 1915 г. Есенин осуществил свой давно зреющий замысел: уехал в Петроград. А между тем к этому времени в Москве у него уже была жена (гражданская) и маленький сын.
Анна Изряднова. Георгий Есенин
В марте 1913 г. Есенин познакомился с Анной Романовной Изрядновой — корректором в типографии Сытина. Он тогда работал там же подчитчиком (помощником корректора). «… такой чистый, светлый, у него была нетронутая, хорошая душа — он весь светился», — вспоминала впоследствии Анна Романовна. И еще: «Он только что приехал из деревни, но по внешнему виду на деревенского парня похож не был. На нем был коричневый костюм, высокий накрахмаленный воротник и зеленый галстук. С золотыми кудрями он был кукольно красив, окружающие по первому впечатлению окрестили его вербочным херувимом». Анна Романовна красавицей не слыла. (Хотя с ее фотографии смотрит на нас довольно приятное лицо.) Они быстро сошлись. Неудивительно: ведь в чужом городе Есенин страдал от одиночества, нуждался в понимании, заботе. Несколько старше Сергея (к моменту встречи с ним ей было 22 года), но все же еще очень юная девушка Анна Изряднова стала идеальной любовницей-нянькой. В отличие от родных, она поддерживала его стремление стать поэтом. Вместе с ним посещала университет Шанявского, слушала лекции о поэзии. Сохранилась книга Н. Клюева «Сосен перезвон» с дарственной надписью «На память дорогому Сереже от А.». Выбор автора говорит за то, что Анна Романовна понимала, что может понравиться ее возлюбленному, а следовательно, понимала и его собственные стихи. И можно верить Изрядновой, когда она говорит: «Ко мне он очень привязался». У Есенина появился дом, где его любили, куда он приходил читать стихи, поговорить о Блоке, Бальмонте и других современных поэтах. Сначала это был дом старшей, замужней сестры Анны — Натальи Романовны. А в марте 1914 г. — через год после знакомства — Есенин и Изряднова вступают в гражданский брак, начинают жить вместе. (Скорее всего, это решение было принято, потому что Анна ждала ребенка.) С первых же дней стало ясно, что нетронутость городской цивилизацией имеет и оборотную сторону. К браку юный Сергей относился по-крестьянски, по-домостроевски. «Требователен был ужасно. Не велел даже с женщинами разговаривать — они нехорошие». (Вспомним, как описывал Есенин городских барышень в письме Марии Бальзамовой.) Впрочем, сам он вел себя отнюдь не по-крестьянски: «Все свободное время читал, жалованье тратил на книги, журналы, нисколько не думая, как жить». В декабре (когда до рождения ребенка оставалось всего несколько недель) он вообще бросает работу — «и отдается весь писанию стихов, пишет целыми днями». И не слышит от Анны ни слова, ни полслова упрека. А ведь Есенин тогда только начинал печататься, его будущая судьба была еще весьма гадательна.
