Лепту в формирование негативного образа внесла и Александра Фёдоровна, которая и после свадьбы вела недопустимую для императрицы уединенную жизнь. Она мало принимала, кроме общих приемов, – только дам по две-три, так что даже приближенным к Николаю II было нелегко с ней познакомиться. На невозможность представиться императрице жаловался и его старый учитель К. П. Победоносцев. Этому были свои причины. Дело в том, что родные языки Александры Фёдоровны – немецкий и английский – при дворе были приняты мало. По-французски она говорила с ошибками, а по-русски вообще стеснялась произнести хотя бы слово, хотя все понимала. Кроме того, Александра Фёдоровна скованно чувствовала себя на публике. Во время представления депутаций 17 января она, по воспоминаниям современника, «держалась совершенно одеревенело» и даже не приветствовала делегатов, когда они друг за другом проходили перед императорской четой. На фоне всегда любезной и улыбающейся императрицы-матери Марии Фёдоровны это выглядело особенно странно. В обществе заговорили о гордости, недоступности молодой царицы, ее презрении к свету и светским обычаям.
Второй шаг в направлении мифологизации личности и политики последнего русского самодержца был сделан во время коронационных торжеств 1896 года. Коронация всегда проходила в первой столице России – Москве, в Успенском соборе Кремля, и сопровождалась целой чередой празднеств. На протяжении XIX века эти празднества становились все более пышными. В 1896 г. только их подготовка заняла более 4 месяцев, а сами торжества продолжались три недели.
Николай II и Александра Фёдоровна прибыли в Москву 6 мая и остановились в путевом Петровском дворце. 9 мая состоялся их торжественный въезд в столицу, причем царь согласно традиции ехал на белом коне, подкованном серебряными подковами. Все время въезда непрестанно звонили колокола московских церквей. 11 мая было торжественно объявлено о священном короновании, назначенном на 14 мая.
Для Николая Александровича и его супруги день венчания на царство был полон мистического смысла. Готовясь принять миропомазание, три дня перед этим они постились. А утром 14 мая, вдохновленные и взволнованные, заняли свои места в процессии. Специально для этого дня в Кремле от Большого дворца до Успенского собора был построен помост, устланный коврами. По нему, сопровождаемые непрерывным колокольным звоном и криками «ура!» прошли в собор Николай II и Александра Фёдоровна. На паперти их встретило духовенство во главе с московским митрополитом Сергием.
В соборе после приветственных слов митрополита Петербургского и Ладожского Палладия царь прочитал Символ Веры. Затем начался чин коронования. Император облачился в порфиру, приказал поднести ему большую императорскую корону, сам надел ее, взял в руки скипетр и державу. После этого к нему подошла императрица Александра Фёдоровна, опустилась на колени. Царь снял свою корону, дотронулся ею до лба жены (это символизировало, что свои права она получает только как супруга царя) и затем надел ей на голову малую корону. После этого, встав на колени, император прочел особую коронационную молитву, начинающуюся словами: «Боже Отцов и Господи милости, Ты избрал мя еси Царя и Судию людям Твоим». Когда он поднялся, на колени опустились все присутствующие, и прозвучала молитва народа за царя. Затем последовала торжественная литургия, после которой царь и царица были миропомазаны. Миропомазание царя – «на челе Его Величества, очах, ноздрях, устах, ушах, персях и на руках» стало возможным благодаря специальным разрезам на одежде. Царица была помазана священным миром только на челе. Сразу после миропомазания колокольный звон и салют из 101 выстрела возвестили народу, что таинство совершилось. Император, уже помазанник Божий, вошел в алтарь через Царские врата, и там приобщился святых таинств «по царскому чину» (как священнослужитель), то есть отдельно Тела и Крови.
Коронация. Миропомазание Николая II в Успенском соборе. 1896 г. Художник В. А. Серов.
Вслед за службой в Успенском соборе последовало коронационное шествие – посещение императорской четой Архангельского и Благовещенского соборов, и наконец, поднявшись на Красное крыльцо, царь и царица трижды земно поклонились народу – перед собой, направо и налево. После этого в Грановитой палате состоялся торжественный обед, на котором присутствовали более 250 гостей. А вечером императрица зажгла освещение на балконе Кремлевского дворца, и тут же вспыхнули тысячи электрических лампочек, осветив кремлевские стены, башни и купола и поразив присутствующих невиданным зрелищем. Вечером царь записал в дневнике: «Все, что произошло в Успенском соборе, хотя и кажется настоящим сном, но не забывается во всю жизнь».
За главным событием последовала череда празднеств, обедов, балов и разнообразных развлечений. Но тринадцатый день торжеств – 18 мая – был омрачен катастрофой. В этот день на Ходынском поле устраивались народные гулянья с выдачей «царских гостинцев»: в узелок были завязаны памятная кружка, булка, колбаса и большой пряник. Для этого в восточной части поля было выстроено 150 буфетов и 10 павильонов для раздачи вина и пива. Фактически это было повторением народных гуляний тринадцатилетней давности, в дни коронации Александра III. Тогда павильонов было меньше, но пришедшие на гулянья 200 000 человек они обслужили без труда. Планируя повторить то же самое, но в несколько большем масштабе, организаторы и представить не могли, что на это раз вместо двухсот тысяч за подарками придут больше полумиллиона, причем задолго до назначенного на 10 часов утра открытия гуляний.
Народ на краю Ходынского поля стал собираться еще с утра 17 мая, но день и половина ночи прошла спокойно: пришедшие сидели у костров, спали, некоторые пели и плясали. После полуночи пронесся слух, что буфетчики стали выдавать гостинцы «своим», и на всех подарков не хватит. Толпа заволновалась, люди подступили к будкам, но запретную черту никто не переходил. Порядок поддерживали 200 полицейских.
К концу ночи ситуация стала более тревожной. Подходили новые желающие получить гостинцы, толпа сжималась теснее, детей стали поднимать на руках над головами, чтобы спасти от давки. По позднейшей экспертизе, в это время в толпе уже появились погибшие от удушья. В 6 часов утра кто-то стоявший наверху ближайшей трибуны махнул шапкой. Народ принял это за разрешение, и началось то, что назовут потом «светопреставлением». Очевидец вспоминал: «Толпа вскочила вдруг как один человек и бросилась вперед с такой стремительностью, как если бы за нею гнался огонь… Задние ряды напирали на передние, кто падал, того топтали, потеряв способность ощущать, что ходят по живым еще телам, как по камням или бревнам». Катастрофа продолжалась 10–15 минут, но многим казалось потом, что прошли часы. К 7 часам утра все успокоилось. Прибыли полицейские подкрепления, толпа была рассеяна. В 8 часов утра о происшедшем уже докладывали московскому генерал-губернатору великому князю Сергею Александровичу, а в половине десятого об этом узнал и император. Первоначально полагали, что жертвами стало около 100 человек. К вечеру 18 мая выяснилось, что в давке и от увечий погибло 1138 человек, позже эта цифра возросла до 1282, а неофициальные источники называли 1389 человек. Вывоз трупов продолжался до 4 часов вечера, так что по пути на Ходынское поле, где они должны были присутствовать на народном празднике, царь с царицей встретили вереницу покрытых рогожами телег с телами погибших.
