Елене Набоковой удалось спасти бо́льшую часть своих украшений. В Берлине семья обеспечила свое существование за счет продажи нескольких драгоценностей. Более того, дом Набоковых был на первых порах открыт для всех. Они пытались снова возродить атмосферу своего петербургского салона. Среди их гостей были не только политики, но и артисты, режиссеры, художники и литераторы, в том числе и Иван Бунин, который приехал в Берлин из Парижа.
За счет продажи ювелирных изделий Набоковы смогли оплатить и учебу обоих старших сыновей в Кембридже. Денег, вырученных от продажи жемчужного ожерелья, Владимиру и Сергею хватило на два года обучения. В. Д. Набоков и в немецкой столице выделялся как политик. Он принял председательство в берлинской группе кадетов. Тем самым он попал в поле зрения немецкой государственной безопасности, ибо его партия считалась скорее профранцузской и антигерманской. Документы о русских эмигрантах были после Второй мировой войны переправлены из Берлина в Москву[43].
Политическая активность В. Д. Набокова совмещалась с его деятельностью как издателя и главного редактора газеты. Вместе со своим другом по партии Иосифом Гессеном, известным представителем еврейской интеллигенции в России, он основал при финансовой поддержке издательства «Ульштейн» ежедневную газету «Руль». Руководство берлинского издательства рассчитывало не только получить доход от публикаций для русских читателей, но и, очевидно, хотело поддержать демократические силы в эмиграции. Редакция газеты разместилась на третьем этаже ульштейновского здания на Кохштрассе 22. Ульштейн взял на себя тиражирование газеты. Гессен возглавил наблюдательный совет, в который входили также три представителя Ульштейна[44]. Уже через несколько месяцев после выхода первого номера 16 ноября 1920 года тираж газеты вырос до двадцати тысяч экземпляров. Абонементный отдел рассылал ее почти в четыреста городов в 34 странах, в том числе и в Москву, где она попадала на письменный стол Сталина. В «Руле» появились первые стихотворения и рассказы Владимира Набокова, и его кузен Николай Набоков, получивший позже известность как композитор, тоже немного подрабатывал здесь в качестве музыкального критика.
«Руль» представлял либерально-консервативную линию, пропагандировал парламентскую демократию западного образца. Таким образом он находился между двух огней: для партийных большевиков и сочувствовавших им немцев это была реакционная буржуазная газетенка, но для монархистов — социалистический молитвенник. Газета подвергалась нападкам слева и справа подобно тому, как и сама партия кадетов, выступавшая за либеральное правовое государство. Политику В. Д. Набокову суждено было стать жертвой этого столкновения позиций.
28 марта 1922 года он приветствовал в Берлине приехавшего из Парижа руководителя тамошней организации кадетов Павла Милюкова, который после февральской революции 1917 года в течение двух месяцев был министром иностранных дел. За несколько месяцев до этого между берлинскими и парижскими кадетами произошел разрыв, и его надо было устранить. После прибытия Милюкова на вокзал Банхоф Цоо между представителями обеих групп кадетов состоялся обмен мнениями. Однако он не привел к сближению. Было решено продолжить дискуссию после лекции Милюкова. Около полутора тысяч русских эмигрантов устремились в зал филармонии, чтобы послушать бывшего министра иностранных дел. Представители немецкой госбезопасности тоже были здесь. Они получили сигнал о том, что правые радикалы готовят покушение. Слухи об этом дошли и до устроителей выступления[45]. Они оказались верными. Оратор из Парижа говорил об «Америке и возрождении России». Когда он сделал паузу, на сцену внезапно выбежал какой-то мужчина и, прокричав: «За царскую семью и Россию!», несколько раз выстрелил в Милюкова. Но он не попал в цель. Один из спутников Милюкова своевременно сбил его на пол. В зале возникла паника, публика ринулась к выходам. В. Д. Набоков набросился на стрелявшего, повалил его на пол и крепко держал. На сцену выбежал второй вооруженный. Он трижды выстрелил в Набокова, чтобы освободить своего соучастника. Когда люди из зала растащили сцепившихся, Набоков был уже мертв. Одна из пуль попала в нижнюю часть сердца. Второй участник покушения тоже был схвачен после того, как он расстрелял всю обойму. Он выстрелил в тело уже мертвого Набокова и выкрикнул: «Месть за убийство царской семьи!»
Толпа в кровь избила обоих покушавшихся, прежде чем их привязали к двум стульям. Через несколько минут появилась немецкая полиция, к филармонии подъехали санитарные машины. У семи человек были огнестрельные ранения.
Гессен, друг и партнер Набокова, ставший свидетелем этого ужасного происшествия, запомнил
«громкий тревожный гул в зале, заставивший обернуться, и я удивился, увидев, что все еще оставшиеся в зале лежат со втянутой в плечи головой — это, очевидно, уроки войны — на полу и ползком пробираются к выходу, стулья сдвинуты со своих мест, большинство опрокинуто. В этот момент еще и в голову не приходило, что Набоков убит наповал, что выстрел сделан был в упор в спину. Помню вестибюль, истерические выкрики дамы, показывавшей на двух, пытавшихся улизнуть молодых людей, настаивавшей, что это и есть убийцы. Совсем уж не мог бы объяснить, как очутился в какой-то комнате, где на полу у стены лежал мертвый Набоков. До сих пор не могу забыть, как меня поразила тяжелая неподвижность его. В другой комнате, в углу, за окружавшими его друзьями, стоял Милюков, серьезно спокойный…
Мне хотелось еще раз поближе и пристальнее вглядеться в погибшего друга, но полицейский уже не пустил в ту комнату, и резанул его ответ на настойчивую просьбу: „Er ist furchtbar zugerichtet“. (Он слишком изуродован). Это слово — zugerichtet — показалось оскорбительно неуместным»[46].
Вечером этого дня, 28 марта 1922 года, молодой Набоков находился в доме своих родителей на Зексишештрассе 67. У него были семестровые каникулы, и он приехал из Кембриджа в Берлин. Он читал своей матери стихи из какого-то поэтического сборника, когда раздался телефонный звонок. У аппарата был Гессен, друг, соратник и компаньон отца. Он сказал молодому Набокову, что произошло нечто ужасное и что сейчас же за ним высылают машину. На вопрос, что конкретно произошло, Гессен на какой-то момент запнулся и потом сказал: «На отца наехала машина, у него повреждена нога». Когда наконец машина приехала, Елена Набокова и ее старший сын уже предчувствовали, что произошло нечто более серьезное. По дороге в филармонию они узнали от водителя автомобиля, что была перестрелка.
