- Кремля? - удивился Медведев. - Хотел бы я знать, что он там собирается покупать за свои драгоценные камни…
- А вот еще, - добавил Алеша, - уже когда они вышли, Филипп сказал. »Если что, спросим у мастера Аристотеля - он наверняка знает ..
Очень странно, - пожал плечами Медведев.
— Никогда не понимал интереса к чужим делам,— сказал Картымазов. — Мало ли что человеку нужно? Это его дело! Зачем нам ломать над этим голову?!
— Да! Действительно! Ты, как всегда, прав, Федор Лукич!
— Давайте лучше подымем кубки и выпьем за эту очаровательную пару молодых людей, а особенно за Любушку, которая станет скоро для нас близкой и родной соседкой! — воскликнул Картымазов.
Прозвучало еще много тостов, и было выпито еще немало кубков, за окном стемнело, и тогда вдруг во дворе поднялся какой-то шум, гам, скрип повозок, а потом в комнату вошел хозяин дома, ударил в пол шапкой и обратился к Манину:
— Не изволь гневаться, Онуфрий Карпович, да только там пришел этот твой очень большой по раз-меру друг и привел целую кучу народу, я не знаю, где их разместить!
— Спокойно! — громовым голосом сказал Филипп, входя в комнату. — Никого, кроме меня и Генриха, размещать не надо! Это все москвичи, и они разойдут-ся по домам! Я их только привел, чтоб они знали, где у нас утром сбор!
— А, ну это другое дело, — поклонился обрадован-ный хозяин и вышел.
— Здравствуйте еще раз, мои дорогие друзья!— воскликнул Филипп. — Я надеюсь, вы не все тут выпи-ли и еще найдется для меня кубок доброго меда! Дол-жен вам признаться, я совсем не привык к деньгам, и они прямо жгут мне карманы! Мы тут вчера с Генри-хом посоветовались, и мне пришла в голову гениаль-ная мысль… Впрочем, поговорим об этом по дороге-времени у нас будет предостаточно1 Когда отправля-емся на родную Угру?
— С восходом солнца„— сказал Картымазов.
— Отлично! Так и скажу людям, а потом еще часок посидим, а?
— Конечно, Филипп! — хором воскликнули Медве-дев, Картымазов и Сафат.
Глава вторая.ВЕЛИКАЯ КНЯГИНЯ МОСКОВСКАЯ СОФЬЯ ФОМИНИЧНА
Пока в кремлевских покоях вели-кого князя шел Большой военный .совет, великая кня-гиня Софья Фоминична в своих палатах готовилась принять дорогого гостя — милого старшего братца Андреаса, называемого здесь по-русски Андреем, кото-рый неделю назад прибыл в Москву со своей дочерью, семнадцатилетней красавицей Марьей. Правда, они были уже один раз у великой княгини с коротким официальным визитом вежливости сразу после приез-да, но тогда ни о чем серьезном не говорили, условив-шись встретиться для этого позже.
Софья выбрала подходящий момент, чтобы всласть поболтать с братом, — военный совет наверняка про-длится несколько часов, — стало быть, никто им не помешает, потому что в обычный день Иван Василье-вич в любое время мог прийти сюда или пригласить супругу к себе — он все больше и больше любил сове-товаться с ней по любым пустякам (чего, собственно, она сама упорно, но незаметно добивалась все послед-ние годы), но на этот раз ей не хотелось, чтобы беседу с Андреасом прерывали.
Великая княгиня Софья Фоминична сидела на ис-кусно украшенной узорами простой русской лавке, покрытой мехами, и с умиленной улыбкой наблюдала, .как кормилица Дарья кормит грудью ее последнего
ребенка, трехмесячного сыночка Юрия, в то время как трое фрейлин (как они назывались в Европе), или де-вок (как они назывались в Московии), укладывали ее волосы в старинную греческую прическу, которая - -она хорошо это помнила — так нравилась Андреасу, когда ей было пятнадцать, а ему двадцать пять, а сей-час — подумать только — ей тридцать, а ему уже со-рок, и его дочь старше, чем была тогда Зоя…
Как быстро летит время — не успеешь опомнить-ся — и вот она, старость, подкрадывается…
За восемь лет замужества Софья родила пятерых детей — трех девочек и двух мальчиков, правда, пер-вая доченька — Елена — вскоре умерла, и когда после второй дочери — Феодосии — снова родилась девоч-ка, Софья настояла на том, чтобы снова наречь ее Еле-ной — она как бы ощущала мистическое значение этого имени для московского великокняжеского рода и не ошиблась — Елена станет впоследствии великой княгиней литовской и почти королевой польской1
Но сама Софья не могла успокоиться до тех пор, пока не родился в прошлом году сын Василий, а те-перь ее тайные, никому не ведомые надежды еще больше укрепились с рождением три месяца назад второго сына — Юрия.
Теперь, наконец, можно было уже с определенным оптимизмом смотреть в будущее, где она видела сво-его нынче совершенно бесправного сына, в жилах ко-торого течет кровь великих византийских императо-ров, на московском престоле, но для этого предстояло еще так много сделать, — Матерь Пресвятая Богороди-ца, как много! — страшно даже подумать… Но бывшая Зоя, а ныне великая княгиня московская Софья Фоми-нична, не боялась будущего — она долго к нему гото-вилась….
Сейчас над ее прической трудились три женщины.
Первая из них — сверстница, подруга детства, росшая вместе с ней в родительском доме Палеологов,— спокойная, медлительная гречанка Береника снимала
завитки волос Софьи с душистых нагретых самшито-вых валиков.
Вторая — темпераментная, живая итальянка Паола расчесывала волосы великой княгини большим сереб-ряным гребнем.
Паола была, как и Зоя, бедной сиротой — дочерью свергнутого в результате династического переворота правителя южной итальянской провинции — в одну ночь она внезапно потеряла сразу все — родителей, богатство, надежды на будущее и лишь чудом спаслась от смерти. Ее приютил папа римский, а добрый карди-нал Виссарион дал ей возможность получить хорошее образование вместе с Зоей и при этом заработать не-много денег, наняв несчастную девочку в качестве первой придворной дамы византийской принцессы.
Если первые две женщины были ровесницами Со-фьи, то третья — ее кормилица, тоже гречанка, — Ас-пазия была почти вдвое старше их, а потому ничего не делала, если не считать ворчливых замечаний и на-ставлений по поводу того, как на самом деле следует делать настоящую греческую прическу, но Береника и Паола, давно к этому привыкнув, спокойно занима-лись своим делом, не обращая на ее слова особого внимания.
Кроме четырех женщин, одного младенца и самой великой княгини, в ее палатах находился также один мужчина.
Если, конечно, это странное существо можно было назвать мужчиной.
На старинном черном троне Фомы Палеолога, а ныне великой московской княгини, стоящем посреди палаты и предназначенном для величественного вос-седания на нем государыни во время официальных приемов, взгромоздившись с ногами и скрючившись в странной неуклюжей позе, спал, громко посапывая, немыслимо разодетый в шелк и бархат горбатый, низкорослый, широкоплечий урод с шутовским увешанным бубенцами колпаком на низко свесившейся го-лове.
