Манцев сам приехал в бывшее гнездо разврата, прошелся, осмотрел картины и приказал, чтобы живопись и серебро не растащили местные партумельцы, передать все на вечное хранение художнику Литвинову, живущему на даче в Сокольниках. Литвинов был обласкан властью, так как писал революционные плакаты.
Приказано – сделано.
Серебряная посуда и картины по описи были переданы художнику, которому выдали охранную грамоту от МЧК. Литвинов честно пытался устроить в Сокольниках музей живописи и русского серебра, но властям было не до него. Главное, народ накормить, а потом все остальное.
Так и осталась коллекция Куликова на ответственном хранении в доме художника. Он, как мог, пополнял ее, потом дело продолжил его сын, художник-реставратор. Так она и дожила до наших дней.
Как пелось в небезызвестном приблатненном городском романсе, «нас было пятеро фартовых ребятишек». И мы решили устроить новогодний круиз, то бишь ночью посетить несколько веселых компаний, куда мы получили приглашение заранее.
Начать решили у меня на улице Москвина. Компания подобралась веселая, все до одного недавно разошлись с женами и, как писал Маяковский, были «свободны от любви и от плакатов».
Был продуман маршрут новогоднего круиза. Сначала выпиваем у меня, потом едем в Сокольники, где у некоей Марины гуляла компания забубенных художников, потом выдвигаемся в центр, на улицу Горького, в дом, где магазин «Армения». Там в огромной четырехкомнатной квартире нас ожидало весьма изысканное общество и несколько прелестных свободных дам.
В Сокольники к художникам нас приглашал Володя Сафронов, олимпийский чемпион по боксу, сменивший перчатки на палитру, а на улицу Горького нас зазывал журналист-международник с иновещания Жорик Гаврилов. Он же обеспечивал стремительное передвижение по улицам столицы нашей мобильной группе. Жорин папа когда-то работал в Моссовете и приобрел списанный ЗИМ, их тогда повсеместно убирали из госучреждений, заменяя двадцать первыми «Волгами».
Ровно в одиннадцать вся наша команда собралась на Москвина, каждый что-то приволок из дому, и стол получился очень неплохой.
Мы проводили старый год, потом, когда на моем стареньком КВН появились кремлевские часы, поздравили друг друга с Новым годом и начали собираться.
Первый пункт был Сокольники, где Володька Сафронов имел виды на хозяйку, искусствоведа Марину Литвинову.
Прихватив с собой «боезапас»: коньяк, водку и шампанское, – мы погрузились в некогда номенклатурную машину и начали круиз.
Надо сказать, что сокольнические дачи давно стали частью Москвы, но Володя Сафронов сидел за штурмана рядом с Жорой, и мы доехали, не блуждая по лесным аллеям.
Бывшая дача, а ныне личный городской дом был огорожен штакетником. Перед домом стояла украшенная всякой ерундой елка. Из распахнутого окна доносилось нестройное пение:
На диване, эх, да на диване!
Мы лежим, художники!
Когда мы вошли в калитку, из окна вылетели две пустые бутылки и тарелка с закуской.
– Вроде бы холодец выкинули, – печально сказал Валера Осипов.
Нас встретила хозяйка. И мы поняли, почему Володя Сафронов так стремился попасть в этот дом.
Марина приняла нас очень приветливо, что нельзя было сказать о ее гостях. Художники начали провожать старый год аж тридцатого числа, поэтому были тяжело и мрачно пьяны. Я никогда не видел столько лохматых бород и выношенных свитеров, собравшихся в одном месте.
Володьку Сафронова они встретили с подобающим олимпийскому чемпиону восторгом. Юру Пузырева тоже отметили своим вниманием, правда, называли его Толей Кузнецовым, что страшно обижало нашего друга.
Валера Осипов был необычайно контактным человеком. Его повести «Неотправленное письмо» и «Серебристый грибной дождь» были бестселлерами, и многие читали их. На меня и на Жору художники смотрели с явным неодобрением.
Пока знакомились, я оглядел гостиную, всю увешанную картинами. Здесь в основном были пейзажи. Узнал Айвазовского, Клевера, Ярошенко, Васильева. Хозяйка, увидев, что меня интересует живопись, пригласила в соседнюю комнату, где вся стена была увешана картинами Сомова. Но полюбоваться мне не удалось, трубный глас народа позвал нас к столу.
В гостиной я заметил на комодике красного дерева огромную металлическую вазу, полную фруктов.
Один из художников, с рыжей бородой, в которой застряли остатки закуски минимум дня за три, провозгласил тост за дорогих гостей, посланных им в новогоднюю ночь. Он пил из большого, видимо, серебряного кубка. Выпил водку, выкинул кубок в окно и упал.
– Господи! – ахнула хозяйка. – Что они творят, это же старинное серебро.
Она пошла на улицу искать кубок вместе с Сафроновым и Осиповым.
Вернувшись, Валера Осипов сказал мне:
– До чего допились, козлы. Под окном тарелки, бутылки, рюмки серебряные. Гнать их надо.
– Попробуй.
Комната напоминала пейзаж после битвы. Художники спали на полу, под столом, двое пристроились под роялем.
Володька Сафронов любил выпить, но ломался быстро. Через час он уже спал на диване.
Жора позвонил кому-то по телефону и сказал нам:
– Ждут.
Мы договорились с нашей милой хозяйкой, что съездим за девушками и вернемся.
– Приезжайте, – попросила Марина, – я вас устрою на террасе второго этажа, чтобы эти бородачи не мешали.
Когда мы одевались, Жора вспомнил, что нас просили привезти фрукты.
– Заедем по дороге на три вокзала, там в ресторане разживемся, местные опера помогут, – сказал я.
Мы загружались в машину, когда из дома выскочил в одном костюме Валера Осипов. Он нес что-то, завернутое в пальто. Сопя, влез в машину и рявкнул:
– Никуда не надо заезжать, я стырил фрукты. Он развернул пальто, и мы увидели металлическую вазу, полную фруктов.
– Неудобно как-то, – вздохнул знаток этикета Жора-международник.
– Этим козлам, – парировал Валера, – не фрукты, а огурцы соленые нужны. Мы же вернемся и привезем вазу.
Все немедленно согласились с его доводами.
В доме на улице Горького звучала музыка Глена Миллера, столичная светская тусовка была в полном составе. Нас встретили радостным воплем, и мы вошли, неся вазу с фруктами и шампанское.
Господи, кого здесь только не было! Девушки из Дома моделей, завсегдатаи кафе «Националь», актрисы, актеры и, конечно, элегантные молодые люди, говорившие, что они журналисты или дипломаты, но я точно знал, что они работают в конторе глубокого бурения.
Гулянка была в полном разгаре, душой компании был Сеня по кличке Мародер. Об этом человеке рассказ отдельный.
Все знали его как кинорежиссера, у которого подлое Госкино закрыло гениальный фильм под названием «Не убий!». Легенда гласила, что поставил он его на Рижской студии, теперь писал сценарий еще одного гениального фильма, а пока работал вторым режиссером на киностудии имени Горького.
