[…] На железнодорожной станции Цинхуаюань мы не стали отдыхать, а пересели в автомашины и поехали в парк Ихэюань.
Мы слыхали, что в Ихэюане (летнем императорском дворце-парке под Пекином. – Прим. пер.) вообще-то жили какие-то монахи и обслуживающий персонал. Когда я, следуя за Мао Цзэдуном, прибыл в Ихэюань, то внутри парка было уже пусто, не было даже тени человека. Всех людей подчистую выселил социальный отдел под руководством Ли Кэнуна. Товарищ Ли Кэнун рассматривал вопросы с точки зрения обеспечения безопасности; Бэйпин был только что освобожден, затаившихся агентов Гоминьдана было очень много; творилась просто вакханалия подрывных актов, тайных убийств, а потому нельзя было не принимать строжайших мер безопасности. Однако в ситуации, когда выгнали всех людей, оказалось, что по прибытии туда Мао Цзэдуна понадобилась вода, а ее не было, стали искать еду, а еды тоже не было. Во второй половине дня надо было еще отправиться на аэродром Сиюань на церемонию по случаю вступления в город; Мао Цзэдун рассердился:
– Что это вы тут вытворяете? Чем здесь занимались те, кто прибыл раньше?
Товарищи из социального отдела объяснили, что людей выселили исходя из соображений безопасности.
Мао Цзэдун, повысив голос, на это сказал:
– То, что вы говорите, это одна только вонь! Это же идиотизм. Ведь если вы просто спустите всю воду из бассейна, осушите его, то о какой безопасности для рыбы можно говорить? Ведь вам остается в этой ситуации только подохнуть в полной безопасности, сдохнуть тут от голода!
Мао Цзэдун говорил правду. Товарищи из социального отдела решили вопросы, только обратившись снова к людям. Они помчались в харчевни, расположенные за стенами Ихэюаня, и купили там рис, три блюда и суп.
Мао Цзэдун вооружился палочками и сказал мне:
– На церемонию вступления в город ты со мной не поедешь. Отправляйся в горы Сяншань и создавай там станцию передового базирования; помоги мне устроить все как надо, решить вопросы питания и жилья. И не бери пример с них, не учись делать такие глупости.
7. Что нравилось Мао Цзэдуну больше всего и что вызывало у него наибольшее отвращение?
Не надо бы говорить такие слова, как «больше всего». Если так ставить вопрос, то я не смогу на него ответить!
Мао Цзэдуну нравилось бросать вызов и отвечать на вызов, ему нравилось читать, нравилось учиться, ему нравилось плавать, он любил пекинскую оперу; все это общеизвестно. Я бы добавил к этому еще одно: Мао Цзэдун любил снег.
[…] А я скажу, что у Мао Цзэдуна наибольшую неприязнь вызывали деньги. Мао Цзэдун в прошлом пожимал руку Чан Кайши, но Мао Цзэдун никогда не прикасался к деньгам.
Мао Цзэдун не прикасался к деньгам в Яньани; он не прикасался к деньгам в северной части провинции Шэньси; он тем более не прикасался к деньгам после вступления в города.
Помнится, что в 1950-х годах Чжан Жуйцзи прислал письмо Мао Цзэдуну; в письме говорилось о том, что после возвращения домой у него возникли трудности. Почтенный Чжан был бойцом охраны со времени наших скитаний по северной части провинции Шэньси и с той поры все время служил во взводе охраны.
Он был человеком уже немолодым. После службы в охране Мао Цзэдуна и переезда в Пекин Чжан Жуйцзи вышел в отставку и вернулся в деревню обрабатывать землю. Он женился, и у него родился сын.
Мао Цзэдун питал особое пристрастие ко всему привычному, старому, прошлому. Прочитав письмо Чжан Жуйцзи, Мао Цзэдун немедленно распорядился выслать ему деньги.
Мао Цзэдун в быту постоянно проявлял заботу о тех, кто работал подле него. В книге учета доходов и расходов, которую я вел для него, была специальная графа: выделение средств в помощь нуждавшимся товарищам. Когда Мао Цзэдун оказывал помощь товарищам деньгами, то в том случае, если суммы выделялись из остатка зарплаты, эта ответственность падала на меня, а в том случае, если деньги брались из сумм, причитавшихся за издание рукописей, этим занимался секретарь Мао Цзэдуна.
В том случае, о котором идет речь, я выделил несколько сотен юаней из сумм, остававшихся от зарплаты, упаковал их в плотный пергаментный пакет; зная о том, что Мао Цзэдун проявляет особую заботу об этом деле, я, упаковав деньги, понес этот пакет на просмотр Мао Цзэдуну, чтобы на душе у него было спокойно.
Мао Цзэдун в этот момент читал документы. Увидев меня с пергаментным пакетом в руках, он принял его как обычное служебное письмо и хотел было извлечь содержимое, чтобы ознакомиться с ним.
– Это деньги для почтенного Чжана. Посмотрите, председатель.
Не успел я еще закрыть рот, как выражение лица Мао Цзэдуна изменилось; было такое впечатление, что нежданно-негаданно в руки ему попала мерзкая жаба. Он тут же отбросил пакет:
– Убери! Тебе поручено, ты и делай. Кто тебе велел приносить? – Мао Цзэдун нахмурил брови, стал тереть руки одна об другую, как будто бы пальцы его попали в грязь. – Я не дотрагиваюсь до денег; заруби это наперед! […]
8. Нравилось ли Мао Цзэдуну, когда все вокруг кричали ему «Вань суй!»?
Когда-то нравилось, а когда-то и не нравилось; бывали времена, когда он привыкал к этому, а бывало и так, что это его просто тяготило, ему надоедало это слушать.
Мне вспоминается фраза Мао Цзэдуна: «Нельзя без того, чтобы вы считали меня вождем; но нельзя, однако, и чтобы вы всегда относились ко мне как к вождю; это для меня непереносимо…» Он говорил это нам – довольно многочисленной группе его телохранителей и бойцов охраны. Дело было на отдыхе; он болтал и шутил с нами; некоторые из нас чувствовали себя при этом скованно; вот тогда-то он и произнес эти слова. […]
Следы деятельности Мао Цзэдуна были по всей стране. Но сам он не мог просто пройти по улице, не мог погулять в саду, в парке, не мог запросто пойти в кинотеатр, не мог по своей воле побывать в универмаге. Он был вождем народа, народ всей страны кричал ему: «Вань суй!». Однако он не мог свободно повидаться с кем-нибудь; в большинстве случаев это надо было заранее организовывать; и даже если в спецпоезде кто-то из обслуживающего персонала хотел повидать его, и тут это можно было сделать только с нашего согласия, то есть с согласия телохранителей. Его мысль была живой, для нее не существовало границ, а сам он не мог даже полететь на самолете. Ведь он был только одним человеком, которому в данном случае противостояло решение целого коллектива. Иной раз одним своим словом он мог изменить движение истории Китая. И в то же время, однако, даже сто фраз, сказанных им, не давали ему свободу пойти и, скажем, поесть где-нибудь в ресторане. […]
13 августа 1958 года Мао Цзэдун завершил посещения Нанькайского и Тяньцзиньского университетов как раз к обеду. Он настоял на том, чтобы мы отправились поесть в ресторанчик, и зашел в ресторан под названием «Чжэнъянчунь», что на улице Чанчуньдао. По сути дела, тут тоже была проведена соответствующая подготовительная работа; посторонние туда в это время попасть не могли; поблизости или в округе были расставлены посты.
