"Интересно, что у него за баба? Хотя какой там интерес? А мне куда деться? Разве что в баню сбегать..."
"Победа" развернулась на перекрестке и ловко въехала в подворотню, куда, сколько помнил Курчев, до войны не рисковали въезжать автомашины.
- Возьми у лейтенанта вещи, - сказал Ращупкин Ишкову и пошел вслед за Курчевым по неровному, похожему на воронку мощеному двору. Квартира была в правом, если смотреть со стороны двора, крыле дома. Входная дверь не была закрыта. Курчев не был больше года, но в сенях ничего не переменилось.
- Здравствуйте, - встретила его единственная соседка Степанида, то ли вахтерша, то ли уборщица при Елизаветиной конторе. - Офицерья-то сколько!
- Третий - солдат, - засмеялся Курчев и полез в китель за ключом. Замок почти амбарный, весом что-нибудь в килограмм, был смазан и открылся сразу.
- Ничего, - сказал Ращупкин, оглядывая комнату. - Троллейбус только ни к чему.
Как раз к остановке подошел троллейбус и закрыл собой все левое окно и полрамы правого...
- Похлопотать надо. Может, перенесут, - усмехнулся Борис.
Елизавета, как обещала, оставила всю отцовскую мебель и застелила клеенкой обеденный стол, на который взгромоздила три тарелки, две кастрюли, сковородку, чугунный утюг, черную покоробившуюся тарелку громкоговорителя и старый, еще купленный матерью, облезлый патефон с кучей таких же старых пластинок. Но Бориса больше всего обрадовала большая с выщербленными краями и зеленым на боку трактором фаянсовая чашка, из которой он в детстве хлебал молоко.
На кроватном матрасе лежали стопкой газеты и рядом с десяток рулонов обоев: длинные и толстые - для стен и два тонких и коротких - потолочных.
- Кнопки есть? - спросил Ращупкин, глядя с неодобрением на маленькие голые окна.
- Были, кажется, - кивнул Курчев и полез в полевую сумку. - Только обои не надо.
Он подошел к кровати, поднял несколько рулонов и переложил в шкаф.
- Распорядитесь. Я сейчас вернусь, - сказал Ращупкин и, пригнувшись, вышел из комнаты.
- Звонить пошел, - присвистнул Ишков, ожидая, что лейтенант откликнется, но Курчев, занятый оборудованием маскировки, молчал.
- Да, фатерка так себе, - сказал Ишков.
- А ты что - в машине пока загораешь? - спросил, не оборачиваясь.
- Я не мерзлый, - буркнул шофер и замолчал.
В присутствии посторонних комната явно теряла свои достоинства. Особенно досаждал троллейбус. Прикнопливая газеты к ветхим, изъеденным древоточцем рамам, Курчев почти впритык видел скучные лица пассажиров. Одна девчонка высунула ему язык; а когда троллейбус отошел, Борис увидел автоматную будку на другой стороне улицы и Ращупкина, наполовину высунувшегося из нее. (Константин Романович говорил с Марьяной, которая была сегодня с Ращупкиным мила и даже нежна, но никак не могла встретиться, потому что выезжала с минуты на минуту на следствие. На самом деле она собиралась с мужем за город к своим родителям на последний уикэнд или на второй медовый месяц, то есть закрывать брак или начинать его сначала - так они решили с Алешей.
- С радостью б, Костенька, но не могу... Не могу, - щебетала в трубку. Ей хотелось встретиться с Ращупкиным. Она почти наверняка знала, что из последней попытки сойтись с Алешей ничего не выйдет, кроме ругани и пьяных слез. Просто нужно поехать, чтобы потом не терзаться, что, мол, не сделала всего, что могла... - Я очень соскучилась, Костенька, но правда не могу... - бросила в трубку и положила ее на рычаг.)
Пристраивая последнюю газету, Курчев из уже потемневшей комнаты глядел на переходившего улицу подполковника. Теперь даже без очков было видно, что сегодня тому не обломилось.
- Поехали, Ишков, - сказал подполковник, входя в сени. - Будем считать, что я пошутил. Желаю удачи и надеюсь на вашу скромность, козырнул Борису из коридора.
- Этого могли бы не говорить, - ответил Курчев, с неохотой выходя из дверей.
Ишков, ловко развернувшись в тесной воронке двора, поставил машину мордой к подворотне.
- До скорого, - кивнул Ращупкин, захлопывая дверцу.
- Проводили? - спросила Степанида, выходя из своей клетушки. Курчев в щель неприкрытой двери заметил высокую постель с горкой подушек и образ с маленькой елочной свечкой. - Идемте, покажу ваше, - сказала соседка.
5
Через четверть часа, сбегав напротив и вернувшись с бутылкой водки, бутылкой портвейна, полкилограммом колбасы, буханкой хлеба и двумя пачками пельменей, Борис приступил к налаживанию контактов. От водки Степанида отказалась, а для вина принесла две своих рюмки. Пельмени она осудила как баловство, объяснив, что мясо "дешевше" и "кастрюли вам с верхом на три дня будет - и первое, и второе - и все за один раз. В сенях сейчас холодно. Только крышку перевернуть и камнем надавить. Мышей нету, но кошки, бывает, наведываются".
- А вообще жить тут можно. С Лизаветой ладили и с вами будем, болтала, накладывая на хлеб тонкие кружки колбасы. - Жены у вас нет?
- Нет.
- Ну, дело молодое. Какая, может, и подвернется. Тридцать вам уже?
- Будет, - хмыкнул лейтенант.
Чуть позже, убрав колбасу и водку в шкаф, а пачку пельменей выставив в холодные сенцы, он, перетянувшись ремнем, спустился по Переяславке к вокзалам, а оттуда, переулками, дошел до городской комендатуры, набитой младшими офицерами всех родов и званий. Полчаса обыкновенно уходило на регистрацию отпускного билета. Правда, сейчас еще выдавали пропуска в мавзолей.
Заняв очередь, он вышел на улицу к автомату, но старуха ответила, что Инга еще под Москвой.
Прислонясь в коридоре к подоконнику, два старших летных лейтенанта и один с погонами общевойсковика спорили, кто сейчас главный. Летчики утверждали, что Маленков, а общевойсковик стоял за Ворошилова.
- А ты как, лейтенант? - спросил один из летунов.
- Мне без разницы! - отшутился Борис. - Свято место, сам знаешь, пусто не бывает...
- Не скажи, - отозвался второй летун. - Личность тоже кое-что значит.
- Ворошилов посолидней будет, - сказал пехотный офицер.
- Да не о Ворошилове разговор, - поморщился летчик. - Вот лейтенант говорит, кого назначат, тот и главный. Нет, тут не как в армии. Тут показать себя надо.
- Ворошилов еще в Гражданскую показывал.
- В Отечественную надо, - снова поморщился летчик.
- Ну, и ваш в Отечественную ничего такого не сделал, - обиделся пехотинец.
- В Отечественную - Жуков, - тихо сказал, будто подумал вслух, стоявший за Курчевым капитан-артиллерист.
- Не о нашем брате-военном речь, - теперь уже поморщился общевойсковик.
- Да что вы, ребята, чудные, что ли? Или беспартийные? - не выдержал Курчев. - Кто руководящая сила?..
- Да, оно-то так, - ответил общевойсковик, - только перепутано все. Без поллитры не разберешься. Стойте, я покурю пойду.
