В августе группа сотрудников — министерства госбезопасности и министерства внутренних дел отправилась в Судан, а в декабре я сам вылетел в Хартум, чтобы собственными глазами и ушами увидеть и услышать, как там идут дела.
До отъезда я, откровенно говоря, мало что знал о Судане. Исламский север имел давние традиции в борьбе против гнета британских колонизаторов. Враждебность суданцев по отношению к Египту, который был как бы управляющим делами Великобритании, была ярко выражена. Тем более удивительно, что свергнутый премьер-министр Авадаллах, так же как потом и Нимейри, искал там прибежища. Северные же мусульмане угнетали “черных” южан, которые постоянно спасались массовым бегством в южные, соседние страны, в то время как из восточных провинций Конго (будущего Заира) и из Эфиопии беглецы устремлялись в Южный Судан. Таким образом, эта часть страны была идеальным полем для секретных служб и наемников, прежде всего тех, кто после переворота в мае 1969 года пытался дестабилизировать новый режим. От нас не укрылась активность британских и израильских секретных служб.
В мой первый приезд в декабре 1969 года я понял, что молодые люди имеют весьма туманное представление о том, что они называют арабским социализмом. Для них характер нового общества исчерпывался в утверждении националистического самосознания, в духе военного товарищества и провозглашении равенства, которое было не чем иным, как исламской заповедью любви к ближнему. Один из них сказал мне, что социализм заключается в том, чтобы благополучно устроенный человек каждую пятницу помогал бедным. Большинство из них, вопреки возложенным на них обязанностям, не были в состоянии хоть сколько-нибудь руководить своим чиновничьим аппаратом.
Мои разговоры с Нимейри были деловыми и дистанцированными. Как это часто было в арабских государствах, его появления перед общественностью выглядели так: он приезжал в машине, выскакивал из нее, произносил речь, прерываемую резкими свистками слушающих, шумом и скандированием.
В ином духе проходили мои контакты с Фаруком Отманом Хамадаллой, министром внутренних дел и одновременно руководителем аппарата безопасности. Его чиновники в большинстве своем уже служили у британцев и египтян и порой прямо карикатурно подражали англичанам. Я хорошо помню, как Хамадалла вышел мне навстречу из темноты сада — огромный, чернокожий, очень спортивный и в белоснежной галабии вместо униформы. Улыбаясь, он левой рукой поглаживал свою овчарку, а жестом правой пригласил меня садиться. Его глаза тоже улыбались.
В памяти остался еще один эпизод с Хамадаллой: широкими шагами он идет в мечеть по площади, усыпанной камнями. Он одет в форму с широким кожаным ремнем. Оружия на нем не видно. В мечети забаррикадировались члены реакционной секты “ансар” и стреляют оттуда. Хамадалле удалось уговорить их сложить оружие.
Он был политиком, близким мне по взглядам. В наших беседах в Берлине он с поразительной глубиной и четкостью проанализировал сложное положение своей страны, отношения между Черной Африкой и арабским миром. Его представления о самостоятельном пути к социализму выглядели для меня убедительными; при этом он полностью отдавал себе отчет о тех условиях, в которые была поставлена его страна. Он доверительно поделился со мной своими опасениями, что Нимейри, ведя двойную игру, все время обходит Совет революционного командования и укрепляет контакты с Западом. “Эти проблемы мы должны решать сами, нам здесь никто не поможет", — сказал он мрачно.
На протяжении 1970 года новый курс Нимейри обозначался все отчетливее: Хамадаллу и других революционеров он вывел из состава Совета революционного командования. В середине 1971 года Нимейри, воспользовавшись попыткой неудачного государственного переворота, расправился не только с путчистами, но и удалил всех неугодных лиц. Вопреки нашему совету, Хамадалла, находившийся в это время в Лондоне, вернулся обратно в Каир. По приказу Каддафи его самолет сделал вынужденную посадку в Ливии, и Хамадалла вместе с другим летевшим с ним политиком был выдан Нимейри. На вопрос Нимейри, принял бы он участие в путче, если бы находился в стране, он ответил “да”.
Никогда не забуду кадры западногерманского телевидения: Хамадалла после заседания военного суда выходит из барака, в котором обсуждается приговор. Он зажигает сигарету и спокойно разговаривает со своими охранниками. Его голоса не слышно, только звучит сообщение комментатора, что вскоре после этой съемки он был расстрелян. При воспоминании об этом у меня до сих пор сжимается сердце. Он был моим другом и человеком, который пошел на смерть за свои убеждения. Я и теперь, уже спустя многие годы после его смерти, думаю, что Судан в лице Хамадаллы потерял одного из лучших своих людей, который во многом опередил свое время и свою страну. То, для чего жил Хамадалла, во что он верил, пережило его ненадолго. Вскоре после этих событий мы покинули Судан, чтобы больше туда никогда не возвращаться.
Во время работы в Судане мы напали на след немецкого наемника Рольфа Штайнера, которого помогли поймать. Жизненный путь Штайнера был классической биографией наемника. Он родился в 1933 году в Мюнхене, в восемнадцать лет пошел служить во французский иностранный легион и пять лет воевал против партизан в Индокитае. Он пережил в 1954 году капитуляцию окруженной крепости Дьен Бьен Фу. Уроком, который он извлек, было умение вести скрытую войну. Триста прыжков с парашютом, участие в конфликте из-за Суэцкого канала и в алжирской войне сделали его профессионалом всех видов боевых действий, противоречащих нормам международного права. Во время своего пребывания в Алжире он женился на королеве красоты этой страны.
Свое первое серьезное поручение он получил в нигерийской гражданской войне 1967 года, которая разразилась в этой стране, после того как богатый нефтью восточный регион Нигерии объявил свою независимость и отделился, приняв название государства Биафра. Штайнер фактически возглавил армию Биафры и таким образом вступил в контакт с секретными службами. С помощью различных подставных организаций он стал вести оживленную торговлю оружием и сделал Биафру самой вооруженной областью Африки. Под знаменем, украшенным черепом, за ним шло воинское соединение, которое временами насчитывало более 20 тыс. человек. Когда кровавая авантюра закончилась, “биафрец” Штайнер с помощью представительства Федеративной республики в Габоне превратился опять в гражданина ФРГ Штайнера.
После этого с ним побеседовал патер Франц Глипкен, бывший миссионер, который руководил в Федеративной республике организацией под названием “Общество содействия Африке”, чтобы прозондировать, годится ли Штайнер для поддержки повстанцев Южного Судана. Он послал его в Кёльн в одно подразделение секретной службы под названием “Международная информационная корреспонденция”, где ему дали точные инструкции. Пунктом прибытия Штайнера в Уганде было тамошнее бюро “Люфтганзы” (примечательно, что тогдашний шеф африканской “Люфтганзы” генерал в отставке фон Мелентин был раньше заместителем Гелена. В 1990 году он вступил со мной в переписку, но, к сожалению, мы с ним так и не встретились и не смогли лично обменяться сведениями о деталях дела Штайнера).
