было зафиксировано право карабахцев на самоопределение, но уже сама формула обсуждаемых вопросов носила другой характер. Мы оба с Алиевым понимали, что при нашем президенстве решения не будет. В один из разговоров он так и сказал: «Мы упустили наш исторический шанс. Вряд ли кто-то решит эту проблему, если у нас не получилось». Позднее, после смерти Гейдара Алиева, при первой нашей встрече с Ильхамом я спросил, действительно ли в семье накануне Ки-Уэста происходил тот разговор. Он подтвердил: да, так все и было, он убеждал отца, и тот дал слово не подписывать договор.
Ильхам Алиев
С Ильхамом Алиевым я познакомился во время переговоров с Алиевым-старшим на границе с Нахичеванью – он приезжал туда вместе с отцом. Первая же моя встреча с ним как с президентом Азербайджана состоялась в Женеве в декабре 2003 года. Мы оба участвовали в международном саммите по информационным технологиям. Встречу нам устроили швейцарцы по просьбе сопредседателей Минской группы. Как только я увидел Ильхама, у меня в памяти сразу всплыл разговор с Гейдаром Алиевым там, на границе с Нахичеванью, в октябре 2000 года.
Мы обсуждали детали урегулирования, и Алиев, пытаясь показать невыполнимость моих требований, в качестве одного из аргументов сказал, что если он пойдет на такие уступки, то оппозиция в Азербайджане его просто съест.
– Гейдар Алиевич, какая оппозиция? С вашим авторитетом вы все там контролируете! – ответил ему я.
– Да что вы говорите! Вы нашу оппозицию не знаете, с ними невозможно иметь дело! Очень несговорчивые, трудные люди. По Карабаху вообще никаких компромиссов не признают! Они меня даже вовсю обвиняют в том, что будто я готовлю сына на свое место! – в сердцах воскликнул он.
Я усмехнулся:
– Гейдар Алиевич, а чем он им не нравится? Образование у Ильхама блестящее, владеет несколькими языками, семья с таким именем и традициями – дальше некуда. Чем они сами-то лучше него?
Алиев, видимо, не ожидал такого поворота, посмотрел на меня изучающе, пытаясь понять, насколько я серьезен, и, не найдя ничего подозрительного, сказал:
– Иногда я тоже так думаю.
Тут мы оба дружно рассмеялись.
Я не сомневался, что Гейдар Алиев позаботится о преемственности власти. Однако его смерть в 2003 году стала для меня неожиданностью: несмотря на возраст, он был в хорошей форме. Относился я к нему всегда с уважением и видел в нем серьезного партнера по переговорам.
Ильхам Алиев на первой встрече произвел на меня положительное впечатление. Поначалу он держался несколько скованно – сказывалось отсутствие опыта, но располагал к себе манерой речи и хорошим чувством юмора. Встречались мы довольно часто – сопредседатели по-прежнему использовали любую возможность для организации наших переговоров. На них мы с Ильхамом никогда не пикировались между собой, спокойно обосновывали свои позиции, не делали шагов, которые могли бы затруднить наше общение. Но с приходом к власти Ильхама Алиева сразу прекратились взаимные посещения Еревана и Баку должностными лицами в рамках мероприятий СНГ. Все контакты сосредоточились только на уровне министров иностранных дел: Осканяна и Мамедьярова.
Изменилась и риторика азербайджанцев во время выступлений на различных международных форумах – теперь она стала заметно агрессивнее. Алиев-младший, в отличие от отца, не ощущал персональной исторической ответственности за решение проблемы Карабаха. Не видел я у него и готовности брать на себя риски, связанные с компромиссами по существенным вопросам урегулирования, поэтому не ожидал прорыва в переговорном процессе. Но тогда в Ильхаме не было и агрессии, которая стала проявляться гораздо позже, уже после моей отставки. Алиев, присудивший звание героя Азербайджана преступнику, зарубившему топором спящего армянского офицера на семинаре НАТО в Будапеште, уже ничем не напоминал того человека, с кем я общался в 2003–2007 годах.
Первая встреча Осканяна с новым министром иностранных дел Азербайджана Мамедьяровым состоялась в Праге в 2004 году. На ней Осканян предложил сдвинуть переговорный процесс с мертвой точки и начать работу над новым соглашением «на основе “духа, но не буквы” Ки-Уэстского документа». Этот этап переговоров получил название «Пражский процесс», в рамках которого прошло около двадцати встреч только между министрами. Результатом этого переговорного цикла стали так называемые Мадридскиe принципы, предложенные сопредседателями на встрече министров Армении и Азербайджана на полях министерского саммита ОБСЕ в ноябре 2007 года.
Глава 16
Политические противостояния – политические союзы
Снова выборы
Время летело так быстро, что я и не заметил, как мы подошли к президентским выборам 2003 года. В том, стоит ли мне выдвигаться на второй срок, я особо не сомневался. Считал, что выборы будут несложными: наши достижения в экономике очевидны, нам есть что показать избирателям и есть с чем идти на выборы.
Кандидатов набралось много, девять человек, но с самого начала было ясно, что борьба пойдет между троими: мной – как действующим президентом, Степаном Демирчяном и Арташесом Гегамяном – как основными оппозиционными деятелями.
Степан Демирчян – сын Карена Демирчяна, возглавивший Народную партию Армении после гибели отца, – походил на него только внешне. По лидерским качествам он сильно уступал Карену и не сумел стать консолидирующей фигурой внутри Народной партии. В НПА входило множество бывших номенклатурных работников и советских директоров, которые в то время еще сохраняли некоторое влияние. Их управленческие навыки и налаженные связи работали на партию и представляли собой определенный потенциал. Однако смена харизматичного лидера на несопоставимо более слабого стала для партии тяжелым испытанием. Часть активных деятелей ее покинула, а большинство из тех, кто остался в ее составе, не признавало Степана лидером. Депутатский корпус НПА стал аморфным и «бесхозным».
Арташес Гегамян, лидер партии «Национальное единение», человек весьма энергичный, выступал с крайне радикальных позиций. Его критика всегда носила острый характер и часто переходила этические границы. На этом радикализме он пытался представить себя лидером оппозиции и перетянуть часть электората НПА. Его предвыборная тактика заключалась в том, чтобы изобразить ситуацию в Армении в самых черных тонах. Не вдаваясь в конкретику, он выбрал своим лозунгом «Все плохо!», и его рекламные ролики были под стать этому лозунгу. В основном он использовал для них документальные кадры начала 1990-х, показывающие последствия войны и энергетического кризиса, но комментарии к видеоряду навязывали мысль: виновником этой чудовищной разрухи является действующая власть. Манипуляция была налицо – в то время я жил в Карабахе и не мог нести ответственность за происходившее в Армении.
Подготовку к выборам мы начали всего за три месяца до них. Мне не хотелось снижать взятый темп работы, и я тянул сколько мог, так как приближающиеся выборы не вызывали беспокойства. Я по-прежнему не имел собственной партии
